Леонид Могилев - Век Зверева

Птица припоминал мелодии и осмеливался их трактовать, а Дама кивала головой. Птица играл и играл, заходился в трелях и синкопах…

— Ну, хватит, — прервала наконец концерт она, — мы так до утра будем развлекаться.

— Ладно, — горько вздохнул барабанщик, — где Зверев?

Птица продолжал некоторое время играть по инерции, радуясь, что утомительное и нескладное ударное сопровождение не мешает ему более.

— Дай сюда, — отобрал у него расческу Иван, при этом поранив десну.

В мастерскую входили еще люди и еще.

— Где Зверев?

— Кто такой Зверев, Ваня?

— Ты Ваней назвался? Молодец… — захохотали вновь прибывшие. Их было пятеро. На столе уже красовался кейс, он открылся как бы сам собой, показав свое чрево с ампулами и шприцами.

— Ты хочешь сказать, что видел в то утро Зверева Юрия Ивановича, находящегося в международном розыске, в первый раз?

— Так точно.

— В армии служил?

— Я думаю, вы лучше меня знаете, где я служил, а где нет.

— Хорошо. Наверное, лучше. Как и то, что тебе еще придется послужить. У тебя дефицитная воинская специальность. Водитель боевой машины пехоты. Мог бы в армии стенгазеты ваять. Так нет же. Выучился.

— Это он по стечению обстоятельств. Был разжалован из художников за непотребно-интимные отношения с женой капитана Строева.

— Вяло текущие войны продолжаются по всему периметру страны. А водители БМП там ох как нужны. Ты просто очнешься утром в Буденновске. Там скоро будет опять жарко.

— Да не знаю я никакого Зверева, суки подлые. Мужик, который картину у меня купил, может быть, и Зверев. Может быть, и Юрий Иванович. Но я его видел в первый и в последний раз.

— И совершенно незнакомого человека выпускаешь через черный ход, даешь ему для прикрытия холстину…

— Картину.

— Ага. Значит, признаешь, что давал ему для маскировки картину?

— Он у меня ее купил.

— Очень удачный формат. Как раз по его росту. Потом была найдена возле мусорного контейнера в соседнем дворе.

— То есть как?

— А так, что дом твой под наружкой. Но на старуху бывает проруха. Ждали из одного подъезда и Зверева, а вышел из другого мужик, прикрытый картиной и в другой обуви. Он же и обувь переменил, выйдя с черного хода. А его родные кроссовки — вот они… Покажите. В них он был?

— Точно. Я еще удивился. Одет прилично, а кроссовки какие-то разбитые.

— Он их в мусорном баке нашел. Сумка была с ним?

— Сумка дерматиновая, черная.

— Вот в этой сумке и были его туфли. Настоящие. Провел наружку, как детей. А там и были дети, по большому счету. Но мы-то люди взрослые. Ты не сомневайся, дружок…

…Потом Птице сделали первый укол. Когда вращение миров приостановилось и огромное солнце другой галактики стало приближаться и жечь нестерпимо, ему захотелось говорить, а потом кричать, просить, чтобы не было так больно. И ему сделали еще один укол. Теперь он был благодарен всем, а более всего Голосу, который распорядился убрать боль…

Вот он, двор в Купчино, в котором прошло детство Юрия Ивановича Зверева. Многоэтажка не характерная. Институт усовершенствования учителей, пятиэтажное кирпичное здание сталинских времен вошло в ткань нового района, вросло в нее, замкнуло свободное пространство двора. Некоторая аномалия.

У меня удостоверение корреспондента газеты «Труд». Когда выбирали издание, решили, что нужно взять нейтральное, ни красное, ни белое, ни желтое. «Труд» подходил во всех отношениях. Естественно, у меня были только корочки, аккредитационная карточка, запечатанная в пластик. Хотя фамилия там стояла действующего журналиста. Разговоры предстояли на уровне «пивного ларька» и скамейки. Я добросовестно включал диктофон, записывал что-то в блокнот. Легенда: готовится материал о героическом Юрии Ивановиче, у которого горячее сердце было, холодная была голова и твердые руки. Этакий очерк. Неизвестное об известном. Жил герой среди нас, ловил преступников, как Бог дай каждому следователю или оперативному сотруднику. Посмертно представлен к правительственной награде. Цель моя — влезть в шкуру Зверева, смоделировать его действия во внештатных ситуациях, составить круг возможных знакомств и адресов в других городах, где он мог скрываться в данное время. Как бы я ни относился к общественно-политической ситуации в стране, запускать оперативно-тактические ракеты по дворцам культуры, расстреливать шоу-бизнес из крупного калибра — дело нехорошее.

Но, насколько я мог судить о Звереве по материалам дел, которые он вел когда-то, по характеристикам, по рассказам коллег, он вошел в работу по своему последнему делу в точно такой же системе нравственных координат, в которой находился сейчас я. Пошел на сговор с преступниками, так как начальство не могло ему разрешить такие ходы. Но ради успеха всего предприятия допускается и такое. Победителей не судят. Далее — свобода совести. В принципе и мотивация его понятна. Хозяин — фигура многомерная и двусмысленная.