Айдар Павлов: Время Полицая

Объем сознания людей невозможно уложить в строгую шкалу подобно физическому росту, и все-таки каждому из нас отведены свои пределы. Сознание иногда в состоянии растянуться на года, века и даже тысячелетия. Метраж сознания Олеси Романовой не превышал нескольких секунд времени, метраж ее брата был ограничен несколькими сутками; дальнозоркость Ильи Павловича позволяла контролировать года. Однако и это мелочь, если вспомнить о загадочной расе людей, улыбающихся сквозь толщу веков со средневековых гравюр или в гекзаметре античного стиха: "Время? – говорят они. – Времени не существует. Мы здесь и там. Блаженна Олеся! Ибо не знает времени, мрачного пугала человеческого…"

Блаженная Олеся вполне довольствовалась тем, что видела вокруг себя: кондиционер на потолке, кровать у стены, фиксированное царское кресло в центре розовой комнаты, наконец, целый штат заморских игрушек. Их было много-много у Олеси, и все мягкие. Даже деревянный по замыслу папы Карло Буратино, и тот мягкий, плюшевый. К тому же без носа – длинный вызывающий шнобель поделом оторвался при первом знакомстве со своенравной девицей.

Так уж сложилось, что никому не желавшая ни добра, ни зла незлопамятная Олеся приучила домашних ничего хорошего от нее не ждать и не расслабляться. Выбить тарелку из рук матери, вцепиться кому-нибудь если не в нос, то в волосы, порвать одежду было для нее забавным приключением и необходимой эмоциональной встряской. Вела она себя столь независимо, что родные ее очень боялись и в розовой комнате вставали на цыпочки. Более других – Полицай. Человек – мускул, не башка – дерево, не кулаки – стальные гири, он чувствовал вблизи сестры-младенца восемнадцати лет безотчетный подсознательный страх и сводящий скулы дискомфорт, ни разу не оставался с Олесей наедине и никогда не смотрел ей в глаза.

Олеся не была обделена заботой и вниманием. Родители любили ее так, как, может быть, не любили бы полноценного ребенка, как не любили они сына от первого брака Полицая. Мать, если не пропадала за границей, то целыми днями ухаживала за Олесей. Отец, трудоголик и сухарь, обязательно заходил к дочурке, чтобы сказать "привет!" или "до встречи!" Не было дня, когда бы он ушел, не попрощавшись. Увы, Олесе-то до его приветов – как мартышке до Мерседеса. И тем не менее.

В начале девяностых семья Романовых жила в шестьдесят шестом доме по Гороховой улице, занимая целую лестничную площадку, объединившую пятикомнатную квартиру с розовой кельей и двухкомнатную квартиру Полицая.

Последние четыре года Пол жил один. Но это формально. Жена ушла после полученной им в двадцать шесть лет рабочей травмы. Ему хотелось тогда резать всех баб бензопилой как вареную колбасу. Страшное было время. Благо, оно не затянулось. К двадцати семи годам порядок под животом Полицая восстановился, и он стал бабником. А если вдруг слышал житейский совет жениться по новой, из-под его крутого панциря поднимался голубой лазерный взгляд такой силы, что все советчики, как один, спешили добавить, что это шутка, и что вообще они не о том.

Полицай стал своеобразным бабником. Далеко не рыцарь-трубадур, он не очень-то баловал женщин. Впрочем, об амурных похождениях чуть позже. Сначала о деле.

В половине десятого утра 2-го декабря Полицай стоял в кабинете президента компании один на один с папой и выслушивал рутинное производственное задание.

– Вадим Полоцкий, – объявил Романов старший. – Твой тезка, ебена вошь. Пригрел тридцать штук наших баксов. Разберись с этим тормозом сегодня же… Лично я не могу такого понять. Что они себе позволяют? Думают, мы дойная корова? Туда тридцатник – сюда тридцатник… Короче, не погасит сегодня – оторви ему чайник, понял?

– Понял, – кивнул Полицай.

– На, вот его визитка. Здесь адрес и телефон. Если он, конечно, не сдернул.

– Куда?

– Да кто их поймет? Эти бараны вечно куда-то норовят сдернуть. Думают, мне лень будет за ними бегать.

Полицай взял из рук отца визитку:

– Телефон рабочий?

– Домашний.

– На что брал деньги?

– Открывал дело.

– Когда?

– Открывал? Кажется, в начале года. Какие-то ларьки…

– И ты и ему так просто отломил тридцать косых? – не понял Полицай.

Отец загадочно пожал плечами:

– Пол, я уже не помню, как там было.

Полицай навел на папу голубые прожектора: разве можно забыть о тридцати тысячах? Да и надо ли вообще давать какому-то говеному Полоцкому кредит? Если уж приперло дать, то зачем сразу столько? Наконец, почему он, начальник службы безопасности, узнал о долге, длинною в год, только сейчас? Неразрешимые вопросы родили на лбу Полицая профессиональную складку. С подозрением взглянув на отца, он щелкнул костяшками пальцев и размял плечи, как будто готовился к выходу на ринг.