Йен Фишер - Ночной консьерж

– Кацуро, а ты, оказывается сквернослов! – начал директор. – Эльза Васильевна мне рассказала, как ты сорвал ее урок, матерился, оскорблял педагога… Что скажешь?

– Это я вам первый рассказал, – тихо ответил Серж. – Когда отдавал билеты.

– Ты мне тут не фантазируй! – взвился директор. – Не дорос еще! У нас, между прочим, на тебя жалоба еще с прошлого года лежит – за организацию азартных игр в школе.

– А почему вы об этом говорите только сейчас? – спросил Серж.

– Умничать будешь? Ну раз ты такой умный, образование тебе ни к чему. Думаю, Эльза Васильевна, – директор впервые за время разговора взглянул на сообщницу, – вопрос ясен. Оформляем дело и передаем его в гороно. Хватит терпеть этих индивидуумов! Издеваются над педагогами, а у нас потом инфаркты раньше времени… А кто следующих индивидуумов учить будет? Пушкин?

Эльза Васильевна согласно кивала шиньоном. Серж, уже не испытывая сильных эмоций, на всякий случай сказал:

– Вы мне тупо мстите. Вы – за то, что сын ваш играет и проигрывает, а вы – за концерт…

– Пошел вон отсюда! – заорал директор.Серж пошел к двери, взялся за ручку. Помедлил, развернулся, подошел к столу. Вытащил из кармана штанов спички – он уже курил тогда, – запалил весь коробок и швырнул его в колбу, где парилась селитра. Быстро выскочил из кабинета и прижал всем весом дверь снаружи. И получал удовольствие, слушая крики изнутри. Ему было хорошо в тот момент.

Педсовет потребовал его немедленного отчисления из школы и заведения уголовного дела по статье «хулиганство». Мать обивала пороги, носила петиции в гороно, ночевала в детской комнате милиции и – добилась-таки поблажки. В итоге Сержу позволили сдать выпускные экзамены отдельно от класса, вручив аттестат на месяц позже, без торжественной помпы, буднично, в кабинете заведующего гороно.

Тогда же мать обратилась к доктору. Сержа уговорили провести неделю на обследовании в городской неврологической больнице. Как бы она ни называлась, все люди знают: это – психушка.

Спустя неделю консилиум из трех внимательных, чутких людей в белых халатах выдал диагноз. Психопатия, патология характера. До сих пор никто не смог объяснить толком, что означает эта бессмысленная формулировка. Что у пациента сильный характер? Слабый характер? Болезненно сильный характер? Что у него нет характера? Бессмыслица…

Мать плакала и пыталась найти ему работу. Положительный эффект от психушки все же был. Его не взяли в армию. Возможно, этим спасли ему жизнь. А мать тем временем продолжала уговаривать знакомых начальников. В маленьком городке это нетрудно, ты всегда лично знаком с директором столовой, либо с его женой, либо с тещей, на крайний случай с двоюродной племянницей.

Серж начал свою карьеру с подсобного рабочего в столовой Промкомбината. Затем была прачечная «Ромашка», новый виток карьеры – грузчик в гастрономе № 32, а еще – курьер в газете «Светлая Новь», санитар в больнице, разнорабочий в ЖЭКе… Ни в одном месте ему не удавалось продержаться дольше недели. Каждый раз, собираясь на работу – мурашки по коже от одного словосочетания! – он усилием воли пытался отключить свое достоинство, настраиваясь на заведомо неприятный процесс. А затем кто-то из мелких начальников, кому он подчинялся, обязательно умудрялся сказать что-то или посмотреть на него так, что он ощущал себя бесправной прислугой. Низкооплачиваемой прислугой, не имеющей голоса, обреченной на прозябание внизу социальной лестницы. Серж бросал фартук в угол и уходил. Он кричал, что они мудаки, презирал их за то, что они не слышали первый альбом «Radiohead», мочился в кастрюлю с компотом и уходил. Он не мог подчиняться. Он ненавидел себя, когда они давали ему почувствовать себя слугой. Ненавидел до ужаса, до ярости, до приступов трясучки и мыслей о суициде.

После увольнения с шестого места работы Гала на правах старшей сестры начала серьезный разговор.

– Ты должен приучить себя подчиняться, иначе не выживешь. Посмотри вокруг – все кому-то подчиняются. Это нормально, так заведено в природе, и ты не сможешь этого изменить.

– Не могу… Пробовал… Я – не «все». – Серж сидел на диване в светлой гостиной, мрачно разглядывал новые босоножки сестры из желтого кожзаменителя и стертые кроссовки Богдана. Тот притащился зачем-то вместе с женой. Сидел, дымил папиросой, спасибо, что помалкивал.

– Правильно. Ты – не «все». Ты хуже, чем «все». Эти «все», которых ты презираешь, хоть копейку зарабатывают! А ты? Так и будешь сидеть на нашей с матерью шее? Мы что – двужильные? Ты свои модные костюмчики на чьи деньги покупаешь? Кассеты с этой своей музыкой откуда берешь? Не хочешь быть прислугой? А нас за прислугу держать тебе нравится? Нравится? Отвечай!