Анатолий Королев - Инстинкт № пять

— Зачем?

— А затем, что убить ее можно только нечаянно, а если знать, кто она есть на самом деле, — ничего не получится. Он сделал все, чтобы скрыть от тебя ее имя.

— Не тяни, Гипнос! Я, кажется, что-то помню… какой-то холм Панопейский… долину в Фокиде…

— Там когда-то стоял твой главный храм, Гермес. Мы не раз гуляли с тобой по крыше, любуясь панорамой и вдыхая дым приношений… Сейчас там сплошные развалины.

— Ты ушел в сторону, Гипнос, — я опьянел с одной дрянной рюмки и был захвачен таким поворотом событий.

— О, это был великий замысел. Заговор двух богов! Ты захочешь спросить меня, с какой целью? Отвечаю: с тем, чтобы вернуть власть олимпийским богам. Хотя бы тем, кто остался в живых после Герсы.

— Да кто она, черт возьми!

— Ты и это забыл? Герса убила Зевса!

— Зевса! Никогда не слышал о том, что Зевс был убит… — сказал я в полной растерянности.

— Одну минутку, — мой собеседник отвернулся к соседнему столику, где спиной к нам громоздился бородатый толстяк. — Боря, прими ставки.

— О’кей, — бородач живо повернулся на голос и записал в блокнот машинальной рукой, — двойной ординар в восьмом и девятом. Восьмерка — Тантал, девятка — Лета. Четыре по пятьсот.

Это был букмекер.

Ну и рожа! Не лицо, а красное пузо Силена, бурдюк с виноградным вином… Тут я поймал себя на том, что прекрасно разбираюсь в игрецком сленге ипподрома. Так кто ж я на самом деле — бог или букмекер?

Букмекер принял деньги за ставки.

И Гипнос вонзил в меня взгляд пронзительных глаз орла.

— Слушай и вспоминай, Гермес! Первым об опасности возвестила оракул в Дельфах. Она объявила, что наступает время гибели всех олимпийских богов и что гибель эта придет из… Но ей не дали договорить. Жрицу побили камнями, все боялись, что Зевс услышит кощунственные слова. Даже сама богиня Афина, покровительница Дельф, в святилище которой толпа убила оракула, даже она не стала преследовать убийц и не придала словам жрицы значения, Гермес. Только один ворон, который жил в кроне священного вяза неподалеку от оракула, полетел прямо к ушам Зевса и сообщил ему о страшном пророчестве, добавив, что, умирая, оракул сказала убийцам: плата назначена и будет внесена в положенный срок, а обещанное слово исполнится — потому что услышано. Но и Зевс не стал слушать вещую птицу: кто мог грозить ему, громовержцу, хозяину времени?! В гневе слепого сердца он сжег перуном крылатого вестника. Одним словом, Гермес, стрела пророчества прошла мимо цели. Никогда не затыкай уши, Гермес! Не плюйся пророчеством в пыль, как бы ни был горек его вкус. И расплата немедля явилась к слепцам, держа увесистую корзину, полную живой рыбы. Это были глаза убитой жрицы. Вскоре после расправы с оракулом в Дельфах рыбак по имени Диктис поймал в свои сети у острова Сарин, что напротив мыса Дрепан, ивовую корзинку. Он вытащил ее из моря на берег, а когда открыл — обнаружил в ней еле живую девочку и змею, которая охраняла младенца, обвив кольцами ее ноги. Рыбак убил змею камнем и отнес ребенка своему брату — царю острова Полидекту, у которого своих детей не было и в доме которого выросла Герса.

— Откуда взялось это имя? — перебил я рассказчика.

— Оно было написано по-гречески на пеленках ребенка, Гермес. Когда девочку вынули из корзины, на дне ее обнаружили сумку из кожи черной овцы.

— Сумочку из черной кожи! — воскликнул я, не понимая своего восклицания.

— Да, сумку из кожи черной овцы, вывернутой мехом наружу, — кивнул Гипнос. — К тебе возвращается память, Гермес?

— А внутри сумочки была детская книжка, круглая пудреница без пудры с зеркальцем и дамский револьвер с золотой ручкой!

Мой визави сокрушенно вздохнул:

— Твоя память блуждает в потемках, Гермес. Опомнись. Царь Полидект нашел там пергаментный свиток, исписанный непонятными буквами, свиток был намотан на дощечку из дерева. На ней тоже чернели четыре таинственных знака. А еще он достал вслед за свитком круглое зеркало, но не греческое и не египетское из полированной бронзы, а из зеркального стекла на витой ручке. Таких зеркал никто отродясь прежде не видел, и потому стало ясно, что дитя из корзинки принадлежит к богатому роду.

Тут над ипподромом раздались частые удары колокола, и рассказчик прервал свой рассказ.

— Минуту, — Гипнос жадно поднес к глазам бинокль, руки его затряслись, выдавая запойную страсть игрока: он поставил на трехлетку Тантала.

Начался восьмой заезд.

Стартовая машина барьером выровняла лошадей по корпусу.