Мартин Смит - Залив Гавана

— Шутка?

— Это и есть ответ на фотографию Приблуды?

— Ты думаешь, на самом деле все не так?

— Нет, я думаю, что все так и есть. Я думаю, что это не шутка.

— У офицеров на этом ужине были имена?

— Я не слышал никаких имен. Все, что я могу сказать, что они все были одеты в гуаяберы и заказывали лобстеров на листочках бумаги, которые нужно было развернуть, чтобы прочесть. Некоторые, как Эрасмо, даже не прикоснулись к своему лобстеру, только наблюдали. И как только последний лобстер был подан на стол, ужин закончился, как будто они достигли единогласного решения. Возможно, завтра я все узнаю. Я встречусь с Уоллсом и О'Брайеном перед отъездом.

— Смотри, не опоздай на свой самолет, — сказала Офелия.

Он знал, что она ждала его реакции на упоминание об отлете. Но он сам не понимал, какова будет его реакция. Они оба находились в том состоянии, когда малейшее движение могло вызвать головокружение. Его взгляд упал на газету, в которую был завернут банановый хлеб.

— Интересно, что у Чанго на уме?

— Что ты имеешь в виду? — Офелия не была готова сменить тему.

Он поднял промасленную газету. На ней была видна фотография черной куклы с красной банданой. Под фотографией — броский заголовок:

Noche Folklórica Aplazada. Debido a condiciones inclementes fue necesario aplazar el Festival Folklorico Cubano hasta dos Sabados mas, a la Casa Cultural de Trabajadores de Construction. [54] Фольклорная ночь откладывается. В связи с неблагоприятными условиями, необходимо отложить еще на две субботы фестиваль кубинского фольклора, который состоится в Доме культуры строителей (исп.).

— Ненастная погода — это я понял, sabado — значит суббота, а Домом культуры является яхт-клуб «Гавана».

— Из-за дождя фольклорный фестиваль откладывается на две недели, только и всего.

«То есть до завтра» — проверил Аркадий дату газеты.

Он встал, чтобы посмотреть на Чанго, сидящего в углу с небрежно раздвинутыми ногами. Левая рука куклы опиралась на трость, стеклянные глаза пристально смотрели на Аркадия. Чем дольше Аркадий изучал куклу, тем больше убеждался, что это была та самая кукла, которая исчезла из квартиры Приблуды на Малеконе. Тот же красный платок, те же жесткие черты лица, те же кроссовки Reebok, тот же мрачный взгляд.

— Он напоминает мне Луну.

— Конечно, — сказала Офелия, — Луна — сын Чанго.

— Сын Чанго? — опять у Аркадия возникло ощущение, что в любом разговоре с Офелией могла открыться маленькая дверца и унести человека в альтернативную вселенную. — Откуда ты знаешь?

— Это же очевидно. Сексуальный, агрессивный, страстный. Вылитый Чанго.

— Правда? — он наклонился, чтобы лучше разглядеть желтые бусы на ее шее. — А…

— Ошун, — натянуто ответила она.

— Я уже слышал о ней.

— Ты — сын Оггуна.

Аркадий почувствовал, что его уносит в параллельный мир.

— Продолжай, кто такой Оггун?

— Оггун — самый большой враг Чанго. Они часто борются, потому что Чанго — воплощение жестокости, а Оггун борется с преступностью.

— Дух-полицейский? Мне это совсем не кажется забавным.

— Ему бывает очень грустно. Однажды он так рассердился на людей за их преступления и ложь, что ушел в дремучий лес так далеко, что никто не мог найти его. Он хранил молчание, и никто не мог говорить с ним и уговорить его вернуться. Наконец, Ошун пошла за ним, она шла и шла через леса, пока не вышла на поляну у реки. Она чувствовала, что Оггун пристально наблюдает за ней из-за деревьев. Она не совершила ошибку, не стала звать его. Вместо этого она начала медленно танцевать, делая руками вот так… У Ошун есть собственный танец, очень сексуальный. Она чувствовала, что ему было любопытно, он придвигался все ближе, но она все еще не звала его. Вместо этого она танцевала то немного быстрее, то немного медленнее. Когда он вышел, наконец, из укрытия, она продолжала танцевать, пока он не подошел к ней достаточно близко. Тогда она опустила пальцы в тыкву с медом, которая висела у нее на поясе, и намазала ему губы медом. Он никогда в жизни не пробовал ничего слаще. Она продолжала танцевать, и снова зачерпнула рукой и дала ему еще меда, потом еще. В это время она привязала его к себе веревкой из желтого шелка и привела назад в мир.

— Еще бы это не помогло.

Не мед, а сладкая соль ее кожи. Не шелковая веревка, а ее руки. Не слова, а руки и губы. Аркадий притянул ее к себе, но вдруг трость Чанго покатилась по линолеуму. Кукла наклонилась вперед, голова опрокинулась набок медленным движением пьяного, который уже не пытается казаться трезвым. Кукла резко упала со стула и приземлилась с глухим стуком лицом вниз.