Эва Хансен - Цвет боли - бархат

— Скажи, чего не хватает женщине, у которой есть все?

Свен покачал седой головой:

— Значит, не все, Ларс. В чем Линн тебя обвиняет? Расскажи, что случилось, чтобы я мог тебе помочь.

Они ушли в кухню, Ларс сначала присел, потом встал и принялся мерить помещение шагами.

— Меня оскорбляет ее ревность.

— Ты дал повод?

— Если это можно считать поводом.

— Рассказывай.

— Утром позвонила Карин, чтобы назначить сеанс БДСМ, а трубку взяла Линн. Обиделась, хотя она прекрасно знает, что БДСМ — это не любовная связь.

— Ты занимаешься этой хренью до сих пор? Ты же бросил?!

Ларс обомлел, он никогда не слышал от Свена таких слов, тот слыл образцовым английским джентльменом, хотя едва ли побывал в Англии больше трех раз.

— Не постоянно, так… несколько раз.

Кажется, Свен понял, в чем дело, подозрительно прищурился:

— Не с Линн и в то время, когда она была беременна?

— Вот именно. Не мог же я рассказывать ей на восьмом месяце, что ставил руку парню Карин, показывая, как держать плеть?

— Я не понимаю, ты умен и не жесток, но какой же ты дурак, Ларс!

— Хоть ты не начинай, мне и так тошно. Я не могу ее понять!

— Что сказала Линн?

— Что я пойму, когда поставлю себя на ее место. — Ларс с досадой отодвинул стакан с водой, которую собрался пить.

— Она права, поставь себя на ее место, представь, что обнаженной и связанной стоит она…

— Я должен представить себя обнаженным и связанным?

— …но плеть держишь не ты, а другой.

— Что?!

— Неприятно? Не по себе от мысли, что она может заниматься БДСМ с кем-то другим? Но ведь это всего лишь БДСМ, не секс, как сказал ты сам.

Свен больше ничего не стал объяснять — Ларс умен и поймет сам, — отправился в комнату, где жили они с Осе, хлопнув дверью. Они с дедом Ларса очень старались, чтобы парень вырос толковым, получил прекрасное образование, учили доброте, порядочности… Как получилось, что Ларс видит только себя, свои чувства и эмоции? Он любит Линн по-настоящему, раскрепостил девушку, делает все, чтобы та была счастлива, но счастлива по его схеме. При этом Ларс видит только ту Линн, которую создал сам, не желая замечать, что есть другая, сильная, самостоятельная, вполне его достойная.

Ларс, как Пигмалион, создавший прекрасную Галатею, влюблен в свое произведение, но не видит, что работал не с комом глины, а с человеком, у которого масса собственных достоинств. А еще не считает создание вправе быть недовольной автором и его поступками.

Чего не хватает женщине, у которой все есть? Признания ее способной чувствовать еще что-то, кроме благодарности к своему создателю.

Линн пробыла в душе долго, сначала просто сидела, уронив руки и бездумно глядя в пустоту, потом стояла под упругими струями, пытаясь понять, что потеряла и как теперь быть.

Но нельзя же всю ночь провести в душе, когда она выбралась оттуда, в квартире стояла тишина, только в комнате, где спала маленькая Мари, горел ночник. У Ларса скоро самолет, но он даже не позвонил, не отправил СМС. Все правильно, невозможно жить на вот таких эмоциональных качелях — то секс до упаду, то ссора, то любовь, красивей которой нет в мире, то почти презрение.

Ларс назвал ее капризной маленькой девочкой. Вот то-то и оно, он воспринимает все попытки заявить о себе как капризы или детские старания выглядеть взрослой. Ларс так и не заметил, что она таковой была еще до их встречи.

Линн очень хотелось просто одеться и уйти на всю ночь гулять по набережным в одиночестве, но она понимала, что это перепугает бабушку и Свена, к тому же малышка Мари спала сладким сном. Вот ее отдушина — дочка. Но она же боль. Пока Мари мала и ничего не поймет в отношениях мамы и папы, а что дальше?

Сейчас она точно знала одно: в комнату боли больше не войдет и под плеть не встанет попросту потому, что каждый раз невольно будет представлять на своем месте другую.

Она на цыпочках пробралась в комнату дочери и замерла — у кроватки Мари прямо на полу сидел Ларс.

Линн на всякий случай глянула на часы и, плотно прикрыв дверь, шепотом заметила:

— Ларс, у тебя же самолет через полчаса!

— Я не лечу. — Он поднялся на ноги, привлек ее к себе. — Линн, прости, я дурак. Таким был, таким и остался до сих пор. Больше никаких сеансов ни с кем, кроме тебя. Только не прогоняй меня и не бросай сама.

— Есть еще секреты в твоей жизни? Я должна быть готовой к ним.

— В нынешней нет. И это был не секрет, а глупость. Больше не повторится.

Но Линн больше заботило не обещание Ларса, а уточнение «в нынешней», которое не сулило ничего хорошего.