Вячеслав Энсон - Эра беззакония

– Подполковник Калмычков, ГУВД. Кто, только что, вышел в эту дверь?

– Журналисты шастают, отбоя нет. Дело – ерунда, а они, как мухи на говно. Пришлось участкового внизу ставить, чтобы не лезли, – ответил Егоров.

– Я никого не заметил…

– Еще бы! Часа два, как разъехались. Торопились… Футбол! – в голосе Егорова прорывался сильно сдерживаемый упрек. – Труп в девятнадцать тридцать увезли. С труповозкой подфартило. Эксперты за полчаса отстрелялись, комнатенка маленькая. Со свидетелями долго возились, наши и прокурорские. Ничего путного. Из крупного начальства никто не приезжал… – Егоров замялся, соображая, что бы еще доложить. – Мое дежурство в пять вечера закончилось, на этот выезд сдуру согласился. «Нету никого, говорят, съезди Егоров, выручи». А в полвосьмого звонят, велят вас дождаться. Не кисло?.. Больно долго ехали. Футбол досматривали?

– Я перед вами не подотчетен, – оборвал Калмычков. – К футболу, кстати, равнодушен.

Калмычкову понравился капитан. Здоровая наглость. Цену себе знает, и никого не боится. «Дальше фронта – не пошлют».

– Как это, товарищ подполковник? – не поверил Егоров. – Не любите футбол?

– Не вижу в нем здравого смысла, – ответил Калмычков.

– Тяжелый случай, – Егоров покачал головой. – Как импотенция, наверно?

У Калмычкова хватило ума не вспылить. «Привык над начальством стебаться, сволочь».

– Показывай место, юморист. Кто пострадавший?

– Неизвестный мужчина, лет сорок. Огнестрел. Документы отсутствуют. Пистолет – переделка, вставка под пять сорок пять.

Они вошли в малюсенькую комнатку. Двенадцать квадратных метров давно не ремонтированной пустоты. Засаленные синюшные обои. Тускло-пестрая шторка на окне. Из мебели – старинная, когда-то роскошная кровать, под серым казарменным одеялом. На одеяле, почти в центре, темное пятно. Сантиметров десять в диаметре.

– Стреляли не в голову, – подумал вслух Калмычков.

– В область сердца, – уточнил Егоров. – А почему – «стреляли»?

– Есть свидетели самоубийства?

– Так точно, – Егоров указал на стоящий в углу штатив для фото– и киносъемки. Калмычков принял его за инвентарь опергруппы, успел удивиться – казенное имущество забыли. – В момент самоубийства штатив стоял вот здесь, между кроватью и окном. Запись велась на цифровую камеру «Панасоник». Камера, пистолет и одежда самоубийцы – в вещдоках. Протокол почитаете, если хотите. Зацепиться не за что.

Калмычков поворошил на подоконнике кучку новых неиспользованных носок и трусов из вскрытых упаковок.

– А если 110-я? Что на камеру записано?

– Выстрел. Эффективной записи – минута пятьдесят. Потом, двадцать одна минута – труп на кровати. Первым в комнату вошел я. Добрался быстрее уродов из 28-го, те еще ходоки. Через пять минут приехала «скорая»… – ответил Егоров.

– Так-так… Какое впечатление производит самоубийца? Статус его, понимаете? Богатый – бедный, из «быков», из блатных?

Егоров недоуменно посмотрел на Калмычкова.

– Вам-то, зачем? В протоколе все есть. Следствие, что сможет – покажет. Готовенькое прочитаете. В толк не возьму, какого лысого меня здесь торчать заставили? Нормальные люди уже и футбол посмотрели, и пива надулись. Чего Главк не в свои дела лезет?

Этот вопрос волновал и самого Калмычкова. Но не с Егоровым же его обсуждать.

– Отвечайте на вопрос, капитан. Остальное – не ваше дело.

– Слушаюсь! – вытянулся Егоров. Лицо его изобразило кретинизм, и Калмычков понял, что толку больше не добьется. – Докладываю! Никакого впечатления труп не произвел! Наколки отсутствуют, на роже у него ничего не написано.

– Хватит «дурку включать»! Я пытаюсь понять смысл происходящего. Если дело простое – почему репортеры приехали, телевидение. Почему они-то налетели?

– Не могу знать! – не унимался Егоров. – Кто-то их вызвал.

– Ладно, ступайте домой. Два вопроса вдогонку…

– Хоть три, товарищ подполковник! – обрадовался и сразу стал нормальным Егоров.

– Кто сообщил о самоубийстве?

– Соседи, старички. За стенкой живут. Приютили квартиранта. Как только выстрел услышали, сразу и позвонили. Телефон у них, по счастью, работает, – ответил Егоров.

– Что делал здесь журналист? – спросил Калмычков.

Дался ему этот доходяга.

– Ничего не делал. Прибежал позже всех. «Хочу, – говорит, – знать, что произошло…» Отправил его в отделение, пусть там расспрашивает.

– Хорошо, Егоров, идите. Вы и так субботний вечер прочухали. Да и я, собственно.