Дэн Браун - Инферно

Он махнул рукой проходящему экскурсоводу.

— Scusi? — заговорил Лэнгдон. — Dove passo trovare Marta Alvarez? [110] Простите? Где я могу найти Марту Альварес? (итал.)

Экскурсовод расплылся в широкой улыбке.

— Signora Alvarez?! She no here! She have baby! Catalina! Molto bella! [111] Синьора Альварес? Она не здесь! У нее родился ребенок! Каталина! Очень миленькая! (итал.)

Лэнгдон был рад услышать хорошие новости о Марте.

— Ahh … che bello, — ответил он. — Stupendo! [112] Ах… это здорово. Великолепно! (итал.)

Когда экскурсовод поспешно удалился, Лэнгдон задумался о том, что делать с пакетом, который он нес.

Быстро решившись, он пересек переполненный Зал Пятисот, минуя фреску Вазари и направился вверх в музей Палаццо, оставаясь вне поля зрения охраны.

Наконец он добрался до узкого коридора музея. В проходе было темно и он был перекрыт стойками заграждения и знаком: «CHIUSO/ЗАКРЫТО».

Лэнгдон осторожно осмотрелся вокруг и затем скользнул под знак в темное пространство. Он сунул руку в сумку и осторожно извлек тонкий пакет, снимая пузырчатую упаковку.

Когда пластик слетел, маска смерти Данте снова смотрела на него. Хрупкий гипс все еще находился в своем оригинальном пакете Зиплок, полученном, как и просил Лэнгдон, из камеры хранения вокзала Венеции. Маска оказалась неиспорченной, кроме одной детали — на обратной стороне, в форме элегантной спирали, добавлена поэма.

Лэнгдон взглянул на старинную витрину. Маска смерти Данте была выставлена лицом вперед… никто и не заметит.

Он осторожно извлек маску из пакета со специальной застежкой. Затем очень бережно водрузил её обратно на колышек внутри витрины. Маска опустилась на место, прижимаясь к своей знакомой красной бархатной оправе.

Лэнгдон закрыл витрину и постоял немного, глядя на бледное лицо Данте, призрачное в затемненной комнате. Наконец дома.

Прежде, чем выйти из зала, Лэнгдон осторожно поправил стойки заграждения и табличку на двери. Проходя по галерее, он остановился, чтобы поговорить с молодой девушкой-экскурсоводом.

— Signorina? [113] Мисс? (итал.) — сказал Лэнгдон. — Лампы над посмертной маской Данте должны быть включены. Очень трудно разглядеть в темноте.

— Мне очень жаль, — сказала молодая женщина, — но эта экспозиция закрыта. Здесь больше нет посмертной маски Данте.

— Это странно, — притворно удивился Лэнгдон. — Я только что любовался ею.

На лице женщины отразилась замешательство.

Она бросилась в сторону коридора, а Лэнгдон тем временем тихо выскользнул из музея.

В Тридцати четырех тысячах футах над мрачным простором Бискайского залива ночной рейс Алиталия — Бостон держал курс на запад, через залитую лунным светом ночь.

На борту Роберт Лэнгдон сидел поглощенный чтением «Божественной Комедии». Ритмичный слог стиха и гул реактивных двигателей, привел его почти в гипнотическое состояние. Слова Данте, казалось, слетали со страниц, отзываясь в его сердце, словно они были написаны именно для этого момента.

Поэма Данте, вспомнил сейчас Лэнгдон, была не столько о страданиях ада, сколько о силе человеческой души выносить любые страдания, какими бы тяжкими они ни были.

За окном взошла полная луна, ослепительная и яркая, затмевая все остальные небесные тела. Лэнгдон пристально вглядывался в пространство, погруженный в мысли о том, что произошло за последние несколько дней.

Самые жаркие уголки в аду оставлены для тех, кто во времена величайших нравственных переломов сохранял нейтралитет. Сейчас для Лэнгдона смысл этих слов был яснее, чем когда-либо: равнодушие — самый страшный грех.

Лэнгдон знал, что он сам, подобно миллионам, виноват в этом. Когда это стало реальностью всего мира, отрицание стало глобальной пандемией. Лэнгдон пообещал себе, что никогда не забудет этого.

Пока самолет стремительно несся на запад, Лэнгдон думал о двух мужественных женщинах, оставшихся в Женеве, чтобы встретить будущее лицом к лицу и проложить путь через испытания изменившегося мира.

За окном, на горизонте появилась гряда облаков, медленно проползая через все небо и под конец проскальзывая мимо луны и задерживая ее лучи.

Роберт Лэнгдон опустил сидение, чувствуя, что пора спать.

Выключив лампу над головой, он в последний раз взглянул на небеса. Снаружи, в недавно спустившейся темноте, мир стал другим. Небо превратилось в искрящуюся ткань из звезд.