Дэн Браун - Инферно

— Пожалуйста! Не думайте об этом! — прорвало Мирсата. — Для профессора Лэнгдона я устрою персональную экскурсию в любое время. Его небольшая книга «Христианские символы в исламском мире» пользуется популярностью в магазине подарков нашего музея.

«Даже так? — подумал Лэнгдон. — Теперь я знаю одно место на Земле, где есть в наличии эта книга».

— Приступим? — спросил Мирсат, жестом увлекая их за собой.

Группа поспешила через небольшое открытое пространство, минуя обычный вход для туристов и продвигаясь к тому, что первоначально служило главным входом в строение — три глубоко утопленных арки с массивными бронзовыми дверьми.

Два вооруженных охранника стояли в ожидании их. Увидев Мирсата, охранники отперли одну из дверей и распахнули ее.

— Sağ olun , — сказал Мирсат, произнося одну из немногих турецких фраз, с которой Лэнгдон был знаком — особенно вежливая форма слова «спасибо».

Группа переступила порог, и охранники закрыли за ними тяжелые двери. Раздался глухой удар, резонирующий по каменному интерьеру.

Сейчас Лэнгдон и остальные стояли в притворе собора Святой Софии — узком вестибюле, которая была обычным элементом в христианских храмах и служила архитектурным буфером между божественным и мирским.

Духовные рвы, часто называл их Лэнгдон.

Отряд направился к еще одной группе дверей, и Мирсат отворил одну из них. За ней, вместо ожидаемого святилища, Лэнгдон лицезрел второй притвор, чуть больший, чем первый.

Внутренний притвор, понял Лэнгдон, позабыв, что святилище собора Святой Софии обладало двумя уровнями защиты от внешнего мира.

Как будто подготавливая посетителя к тому, что ждет его дальше, внутренний притвор был украшен значительно богаче, чем первый притвор, его стены из полированного камня блестели в свете изысканных люстр. На противоположной стороне умиротворенного пространства, над четырьмя дверьми располагались эффектные мозаики, которые Лэнгдон рассматривал с восхищением.

Мирсат подошел к самой большой двери — громадному входу, покрытому бронзой.

— Императорские ворота, — прошептал Мирсат с головокружительным энтузиазмом. — Во времена Византии эта дверь предназначалась только для императора. Туристы обычно не ходят через нее, но это особая ночь.

Мирсат потянулся к двери, но остановился.

— Прежде чем мы войдем, — прошептал он, — позвольте спросить, внутри вы хотите посмотреть на что-то конкретное?

Лэнгдон, Сински и Брюдер переглянулись между собой.

— Да, — ответил Лэнгдон. — Само собой, мы многое хотим увидеть, но, если можно, мы хотели бы начать с гробницы Энрико Дандоло.

Мирсат склонил голову набок, как будто не понимая.

— Простите? Вы хотите посмотреть на… гробницу Дандоло?

— Да, хотим.

Мирсат выглядел удрученным.

— Но, сэр… гробница Дандоло очень простая. Вообще без всяких символов. Не самый прекрасный наш экспонат.

— Я понимаю это, — сказал Лэнгдон вежливо. — Все равно мы будем очень благодарны, если вы отведете нас к ней.

Долгое время Мирсат изучающе смотрел на Лэнгдона, а затем его взгляд переместился вверх к мозаике непосредственно над дверью, которой Лэнгдон только что восхищался. Мозаика была изображением вседержителя Христа девятого столетия — иконописным образом Христа, держащим в левой руке Новый Завет и благословляющим правой.

Затем их гида как будто внезапно осенило, уголки губ Мирсата приподнялись в понимающей улыбке, и он начал грозить своим пальцем.

— Умный человек! Очень умный!

Лэнгдон посмотрел с изумлением.

— Что, простите?

— Не волнуйтесь, профессор, — сказал Мирсат заговорщическим шепотом. — Я никому не скажу, почему вы действительно оказались здесь.

Сински и Брюдер бросили на Лэнгдона озадаченный взгляд.

Лэнгдону оставалось только пожать плечами, поскольку Мирсат толкнул дверь и провел их внутрь.

Кто-то назвал это место восьмым чудом света, и сейчас, находясь здесь, Лэнгдон не собирался спорить с этим утверждением.

Как только группа переступила через порог и вошла в колоссальное святилище, Лэнгдон подумал, что в соборе Святой Софии требуется лишь мгновение, чтобы произвести впечатление на посетителей истинными размерами его пропорций.

Эта комната была такой огромной, что даже великие соборы Европы казались карликами. Такое ошеломляющее воздействие ее огромных размеров, как знал Лэнгдон, частично было иллюзией, драматическим побочным эффектом византийской планировки, с централизованным наосом, в котором все внутреннее пространство сконцентрировано в одной квадратной комнате, а не расширяется крестообразно в четырех направлениях, как принято в более поздних соборах.