Уоррен Мерфи: Последний алхимик

– Вы обо всем позаботитесь? – спросила Консуэло.

– Можете быть уверены, – заверил Харрисон Колдуэлл.

Консуэло проводили из огромного, щедро украшенного золотом зала, провели по шикарному холлу, вдоль стен которого, увешанных большими полотнами, стояли скульптуры. И всюду была позолота. Еще здесь было знамя, на котором на темно-красном бархате был золотыми нитками вышит герб.

Она уже где-то видела этот герб, но сейчас не могла вспомнить. Прозрение наступило лишь тогда, когда за ее спиной закрылась железная решетка. То была аптечная колба – такая же, как на подвеске Римо.

Решетка не поддавалась. В камере было темно и стояла единственная койка. Стены были из камня. В коридоре она видела и другие такие же маленькие кельи. Это была не тюрьма, для тюрьмы здесь слишком сыро. Ее привели в темницу. Потом стали приносить трупы, из чего она смогла лишь заключить, что там, наверху, происходит какое-то сражение, в котором люди убивают друг друга, пытаясь установить, кто сильней.

В заливе Лонг-Айленд остановилась небольшая яхта, на борту которой находились несколько человек. Они направили бинокли на большое здание, обнесенное кирпичной стеной. Это был санаторий Фолкрофт.

– Вот это, что ли? – спросил один, заряжая обойму в пистолет-пулемет.

– Ага. Больше электронным сигналам идти вроде неоткуда, – ответил инженер.

– Отлично, – сказал человек с пистолетом-пулеметом. – Передайте мистеру Колдуэллу, цель обнаружена.

На одном из верхних этажей здания была комната с зеркальными окнами. В этой комнате сидел Харолд В.Смит и не знал, повезло ему или нет.

Системы обороны Фолкрофта улавливали все исходящие и входящие сигналы в радиусе двадцати миль. Когда он засек в заливе эту подозрительную яхту и понял, что его местонахождение обнаружено, то получил распоряжение ждать подкрепление, которое возьмет санаторий в кольцо, с тем чтобы никто не ушел.

Римо уже отчетливо видел комнату, чувствовал спиной матрас, ощущал свои руки и, что самое главное, мог правильно дышать – то есть так, чтобы восстановить равновесие и вернуться к прежнему состоянию. Но голова его продолжала гудеть. Чиун в семнадцатый раз повторял, что не собирается говорить о том, что он его предупреждал.

– Слушай, лучше скажи. Скажи, и кончим на этом. У меня голову словно наждаком изнутри шлифуют.

– Нет, – ответил Чиун. – Мудрый наставник и так знает, когда его ученик все понял.

– Скажи, что все дело в проклятом золоте, и оставь меня в покое.

– Ни за что.

– Ладно, только не говори, пожалуйста, что ты не собираешься мне этого говорить. Я не могу больше это слышать.

– Ну хорошо, скажу. Я тебя предупреждал, – сказал Чиун. – Но ты ведь меня на слушаешь. Никогда не слушаешь. А я говорил тебе, что на этом золоте лежит проклятие. Но нет, мы же не верим в такие предрассудки, как проклятие, даже если на это прямо указывают хроники славного прошлого Синанджу.

– Ты опять про Мастера Го и испанское золото?

– Нет. Про Мастера Го и проклятое золото.

– Я помню. Мастер Го. Кто-то расплатился плохим чеком – то есть дрянным золотом, – и он отказался его взять. Что-то около шестисот лет назад. А может, трехсот. Где-то в том районе. Можно мне стакан воды?

– Я принесу. Если бы ты с самого начала послушал, что я говорил тебе о проклятом золоте, тебе не пришлось бы сейчас просить меня налить тебе стакан воды.

– Ты обещал больше об этом не вспоминать.

– Я и не вспоминаю. Я только сказал, что сейчас принесу тебе воды. Но тебе было бы невредно повторить наизусть летопись Мастера Го.

– Только не сейчас. Сейчас меня меньше всего тянет цитировать наизусть твоих Мастеров.

– Не “Мастеров”, а одного Го.

– Даже Младшего Вана было бы больше чем достаточно, – заметил Римо, поскольку вся история Младшего Вана заключена в двух фразах, тогда как на Великого Вана понадобилось бы полтора дня, и то, если бежать галопом по Европам. Младший Ван был Мастером Синанджу в странный период истории, когда на всей земле вдруг воцарился мир. Эта эпоха получила название “неудачного стечения звезд”. Поскольку правители государств вели себя очень тихо и смирно, Младший Ван провел большую часть жизни сидя в Синанджу в ожидании какого-нибудь переворота, нападения или появления хотя бы одного приличного узурпатора. Когда наконец его попросили об услуге, оказалось, что речь идет о такой ерунде, ради которой нет нужды даже покидать деревню. В результате в летописях Синанджу о Младшем Ване осталась следующая запись: “Ван был. Но не стал”. Это была единственная лаконичная запись из всех хроник, которые так любил цитировать Чиун. Но для Римо и этого было много.