Николь Жамэ - Дольмен

— Он сам тебе это сказал? — пробормотал Кристиан.

— Нет. Я там находилась. — Мари увидела, как Кристиана затрясло, и глубоко вздохнула, прежде чем договорить: — Тем ребенком была я, Кристиан!

Он посмотрел на нее с недоверием. Но зеленые глаза не лгали. На миг ему показалось, что он сходит с ума.

— В ту пору я тоже был ребенком…

— Пьеррику едва исполнилось шесть лет, но он спас мне жизнь, всю ночь прижимая меня к своему телу, чтобы я не замерзла.

Лицо Кристиана обрело грустное выражение.

— Прошлого не изменить, Мари. Но я могу попробовать изменить настоящее, чтобы это настоящее касалось нас двоих и стало нашим будущим. Скажи, чего бы ты хотела? Говори все, что хочешь.

— Расстанься с морем.

Слова вылетели как пули. Простые. Прямые. Точные. Он нахмурился и ответил не сразу:

— Хорошо.

— И снова лжешь! Самое худшее, Кристиан, что ты все время лжешь самому себе… Твоя жизнь — сплошная ложь! Если бы это было не так, разве мог бы ты пойти на мошенничество, разыграв «чудесное спасение»? Зачем? Чтобы о тебе заговорили? Заключили еще несколько контрактов?

Она протянула ему кассету.

— Что это? — едва выговорил он.

— Часть тебя, о которой я и не подозревала.

Мари ушла, не оглянувшись и не услышав его зова.

Начав действовать, Мари уже знала, что пойдет до конца: она должна открыться Риану. Не зная, чем может обернуться встреча, Мари твердо решила, что она состоится.

Она добралась до маяка. Дверь была открыта. Немного поколебавшись, она нащупала под курткой пистолет и вошла. Дверь за ней захлопнулась, и Мари вздрогнула, услышав доносившийся до нее с самого верха лестницы знакомый голос:

— Я вас ждал.

К ее удивлению, чувство страха сразу исчезло. Поднимаясь по бесчисленным ступенькам, она думала, что ее судьба, которую она еще недавно считала заурядной, неожиданно повернулась к ней жестокой стороной: в один и тот же день ей довелось узнать, кто был ее отец, и снова навсегда потерять его. Минуя ступеньку за ступенькой, она повторяла себе, что ее обязывает профессиональный долг: этот обаятельный человек, чего она не могла не признавать, был преступником, который разрушил и свою, и ее семью, и, несмотря на их родственную связь, а может, именно поэтому, она должна сама передать его в руки правосудия. Преодолевая последние ступеньки, она уже окончательно убедилась в этом, почувствовала себя более уверенной и способной выполнить свой долг.

А потом, оказавшись с ним лицом к лицу, Мари увидела в его взгляде столько любви и эта любовь нашла в ее сердце такой живой отклик, что несколько секунд ничего другого для нее не существовало. На лице Риана заиграла обезоруживающая улыбка, полная нежности, радости, он повторил ту же фразу, которая на сей раз прозвучала по-другому, выдавая самое главное желание его жизни:

— Я вас ждал…

Мари была потрясена. Не осталось сомнений — он знал все. Риан смотрел на нее как на самое драгоценное в мире существо, своего ребенка, ребенка женщины, которую он любил всю жизнь и чьи черты искал в чертах ее дочери. Ей пришлось сделать усилие, чтобы не превратиться в ожидаемый от нее образ, но, даже совершая это усилие, она поразилась теплым интонациям своего голоса.

— Риан, я могу понять ненависть к тем, на ком лежит ответственность за смерть вашей жены…

Он перебил Мари, не отрывая от нее взгляда, заговорив торжественно, с глубоким чувством:

— Моя судьба — терять тех, кого я любил… Тридцать пять лет тюрьмы превратили меня… в изгоя, одинокого волка, который нашел в себе силы выжить, мечтая за себя отомстить.

— Вы признаете свою вину?

— Да, признаю, что страстно желал отомстить за убитую жену и погибшего ребенка.

— Ваш ребенок не погиб.

— Теперь я это знаю, Мари. И знаю, что если я и недостоин тебя, то я тобой горжусь.

На секунду перед ней возникло безумное видение — легкое, восхитительное: на залитом солнцем пляже идет пара под ручку — отец и дочь, он и она, они смеются и весело болтают. Простое человеческое счастье, которого ни он, ни она не знали прежде.

Ей удалось прогнать этот образ, оставивший тем не менее чувство легкой грусти.

— Можете вы хоть однажды в жизни что-нибудь сделать для вашей дочери?

— Неужели ты думаешь, что я откажу тебе, что бы ты ни попросила? Как ты похожа на мать: то же упорство, та же красота.

— Если я попрошу вас сказать мне всю правду, вы мне ее скажете?

— Да. Я обязан. Пойдем.

Он поднялся вместе с ней на верхнюю галерею маяка, это место он особенно любил — перекресток, где встречались небо, земля и море. Голос Риана снова обрел торжественность.