Артур Хейли - В высших сферах

Милли обладала здоровым сексуальным аппетитом, по не огромным, что, по ее мнению, было хорошо. У нее появилось несколько мужчин после года, прошедшего в лихорадке страсти с Джеймсом Хоуденом, но их встречи у нее в спальне были редки — и то лишь с теми, к кому Милли действительно тянуло. Она никогда не придерживалась — как некоторые — той точки зрения, что постель должна быть чем-то вроде благодарности за проведенный вечер, и этот ее принцип — «Попробуй завладеть мной» — привлекал к ней мужчин не меньше, чем ее сексуальное обаяние. В любом случае вечер с Ричардсоном, столь неожиданно окончившийся, не так уж ее и удовлетворил — лишь показал, что грубость Брайана Ричардсона не ограничивается его языком. Потом она решила, что это заключение ошибочно…

С тех пор они больше не встречались; тем временем Милли твердо решила, что второй раз не влюбится в женатого мужчину.

А теперь Ричардсон по телефону произнес:

— Если бы все они были такими умными, как ты, куколка, у меня была бы не жизнь, а мечта. Кое-кто из них считает, что отношения с общественностью все равно что половая связь с массами. Так или иначе, попроси шефа позвонить мне, как только закончится совещание, хорошо? Я буду у себя в кабинете.

— Будет сделано.

— И еще, Милли.

— Да?

— Что, если я заеду вечером? Скажем, около семи.

Молчание. Затем Милли неуверенно произнесла:

— Я не знаю.

— Что значит — не знаю? — Тон Ричардсона не допускал возражений — это был тон человека, который не собирается отступать. — У тебя что-то запланировано?

— Нет, — сказала Милли, — но… — И, помедлив, добавила: — Разве канун Рождества традиционно не проводят дома?

Ричардсон расхохотался, но смех получился неискренний.

— Если только это заботит тебя — забудь. Могу заверить: у Элоизы собственные планы на канун Рождества, и мне в них нет места. Она будет даже благодарна, если ты обеспечишь мое отсутствие.

Тем не менее Милли медлила, помня о принятом решении. Но теперь… она заколебалась: ведь может получиться большой перерыв… Стараясь выиграть время, она сказала:

— Разумно ли это? У операторов ведь есть уши.

— В таком случае нечего давать им пишу, — отрезал Ричардсон. — Так в семь?

— Хорошо, — наконец произнесла Милли и положила трубку. Закончив разговор по телефону, она по привычке надела серьги.

Минуту-другую она не отходила от стола, держа руку на телефоне, словно сохраняя связующую нить. Затем подошла задумчиво к высокому арочному окну, выходившему во двор перед зданиями парламента.

Небо потемнело, и пошел снег. Теперь столицу уже накрывало толстое белое одеяло. Из окна Милли виден был центр: башня Мира, высокая и стройная на фоне свинцового неба, возвышающаяся точно пусковая башня над палатой общин и сенатом; квадратные готические башенки Западного блока, а за ним — здание Конфедерации, вздымающееся огромным горбом словно мрачная крепость; колонны клуба «Ридо», стоящего бок о бок с белокаменным зданием американского посольства, а перед всем этим — Веллингтон-стрит, по обыкновению, с заторами в движении. Порой пейзаж выглядел суровым и серым, что, как думала иногда Милли, характерно для климата и природы Канады. А сейчас, в зимнем одеянии, угловатость и жесткость линий сглаживались. Прогноз погоды был правильный, подумала Милли. Оттаву ждет снежная зима.

Серьги снова причиняли ей боль. И она вторично их сняла.

Джеймс Хоуден с серьезным видом вошел в высокий, с бежевым ковром зал Тайного совета. Остальные члены совета — Каустон, Лексингтон, Несбитсон, Перро и Мартенинг — уже расселись ближе к концу большого овального стола, окруженного двадцатью четырьмя стульями из резного дуба с красными кожаными сиденьями, на которых было принято большинство решений, повлиявших на историю Канады с тех пор, как она вошла в состав Конфедерации. В стороне, за гораздо меньшим столом, появился стенографист — маленький скромный мужчина в пенсне, с открытым блокнотом и упаковкой заточенных карандашей.

При появлении премьер-министра пятеро сидевших в зале встали, но Хоуден жестом усадил их обратно и прошел к похожему на трон креслу с высокой спинкой, стоявшему во главе стола.

— Курите, если хотите, — сказал он.

Затем, отодвинув кресло, с минуту молча постоял. И наконец заговорил деловитым тоном:

— Я велел провести наше совещание в этом зале, джентльмены, с единственной целью: чтобы напомнить вам, что все вы, становясь тайными советниками, дали клятву хранить тайну. То, о чем мы будем здесь говорить, — сугубо секретно и должно оставаться таким до определенного момента даже при разговорах с нашими ближайшими коллегами. — Джеймс Хоуден помолчал и взглянул на официального секретаря. — Я полагаю, лучше нам обойтись без стенограммы.