Артур Хейли - В высших сферах

— Быть может, — заметил он, — это потому, что мы имеем право на большее.

— Нет! — Слово вылетело из уст адмирала, словно его укололи булавкой. — Я сказал, что вы алчная нация, — такой вы и являетесь. — Писклявый голос зазвучал громче. — Тридцать лет назад вы хотели иметь американский уровень жизни, но вы хотели иметь его на другой день. Вы предпочли проигнорировать то, что американский уровень жизни заработан столетним потом и подтягиванием поясов. Вы же открыли для всех свои природные богатства, тогда как могли бы умело их использовать, и дали американцам развивать то, что по праву принадлежало вам, рисковать и править бал. Вот каким путем вы получили свой уровень жизни, а потом стали глумиться над тем, что у нас есть общего.

— Левин!.. — запротестовал президент.

— Лицемерие, сказал я! — продолжал бушевать адмирал, словно и не слышал президента. — Вы продали свое неотъемлемое право, а потом отправились отыскивать его с помощью разговоров об особом канадизме. Что ж, когда-то канадизм существовал, но вы размякли и утратили его; и сколько бы вы ни создавали королевских комиссий, они его вам не найдут.

Джеймс Хоуден возненавидел этого человека и звенящим от гнева голосом произнес:

— Не всегда мы были размягченными. Остался список после двух войн, о которых вы, возможно, слышали: Сент-Элуа, Вими, Дьепп, Сицилия, Ортона, Нормандия, Кан, Фалез…

— Исключения всегда бывают! — отрезал адмирал. — Но я помню и другое: как американские морские пехотинцы умирали в Коралловом море, а в канадском парламенте шли дебаты, устанавливать ли воинскую повинность, которая так и не была установлена.

Хоуден возмущенно заявил:

— Были и другие факторы: Квебек, компромисс…

— Пойти на компромисс, усесться на заборе, стесняться… какая, к черту, разница? Не все ли равно, как нация проводит время? И вы так и будете сидеть на заборе в тот день, когда Соединенные Штаты станут защищать Канаду от ядерного оружия — оружия, которое вы рады, что мы имеем, но сами слишком большие ханжи, чтобы его использовать.

Адмирал встал и стоял теперь перед Хоуденом. Премьер-министр еле сдерживался, чтобы не сделать выпад, не осыпать ударами это лицо. Президент нарушил это насыщенное неприязнью молчание.

— Вот что я вам скажу, — предложил он. — Почему бы вам двоим не встретиться на заре у Потомака? Мы с Артуром будем секундантами, а Смитсоновский институт одолжит нам пистолеты и шпаги.

Лексингтон холодно спросил:

— Какое оружие вы бы рекомендовали?

— О-о, будь я Джимом, я бы взял пистолеты, — сказал президент. — На единственном корабле, которым командовал Левин, не было ничего стреляющего.

— У нас было плохо с амуницией, — заметил адмирал. На его пергаментном лице впервые появилась тень улыбки. — Не были ли вы тогда министром флота?

— Я выступал в столь многих ролях, — сказал президент. — Трудно припомнить.

Хотя напряжение ослабло, Хоуденом все еще владело возмущение. Ему хотелось ответить; сказать что-то такое же, в том же духе, в каком было сказано ему; атаковать, а он ведь мог бы сказать: «Кому бы обвинять нас в алчности, но не стране, раздобревшей и разбогатевшей на богатствах… Уж во всяком случае, не Соединенным Штатам говорить о застенчивости, державшимся эгоистического изоляционизма, пока их под дулом ружей не заставили от него отказаться… Даже шатания Канады лучше неуклюжей, наивной в своей неумелости американской дипломатии с ее верой в силу доллара в качестве решения всех проблем… Америка с этим своим немыслимо праведным видом, что она всегда права, с ее отказом верить, что другое миропонимание, противоположные системы правления могут иногда иметь свои достоинства, с ее упорной поддержкой марионеточных дискредитированных режимов за границей… А у себя дома — милые разглагольствования о свободе тех, кто смешивал с грязью диссидентов… и еще многое, многое другое…»

Джеймс Хоуден уже готов был все это высказать — горячо, резко… и сдержался.

Порой, подумал он, государственному деятелю стоит помолчать. Перечень ошибок никогда не бывает односторонним, и многое из того, что сказал адмирал Рапопорт, к сожалению, было правдой.

К тому же кем бы ни считать Рапопорта, а дураком он не был. Постепенно у премьер-министра возникла мысль, что это был спектакль с его участием. Было ли преднамеренно задумано, спрашивал он себя, чтобы адмирал ловким маневром вывел его из равновесия? Возможно, да, а возможно и нет, но скандал ничего не даст. И он решил не упускать из виду исконный вопрос.