Юлиан Семенов - Противостояние

Маша грустно улыбнулась:

– Дорогие мужики, по-моему, вы вступаете в критический возраст.

– Он у нас начнется за час до смерти, – ответил Костенко, поцеловав жену в нос, лифт вызывать не стал, пошел пешком – Маша чувствовала, как тяжела его походка; устал, бедный...

– А чемодан?! – закричала Маша. – Славик, погоди, я тебе сейчас спущу на лифте!

«Вот ведь хитрюга, – подумал Костенко. – Заставила все-таки взять красный».

...Прочитав еще раз запись беседы, проведенной Костенко с Кротовой, остановившись дважды на фамилии «Евсеева», Тадава решил не ждать утра.

Посты наблюдения сообщили по рации, что улица, где живет продавщица, ч и с т а. Костенко предупредил, что Кротов, спекулируя на погонах, на уважении к ордену Милинко, который носил постоянно, может использовать какого-нибудь мальчишку: «Посмотри-ка, сынок, нет ли там моего племянника – он или в машине сидит, или около дома ходит». Наивно, конечно, но тем не менее такое иногда срабатывало. «Он может подкатить и к этой, – говорил Костенко перед отъездом. – Тоже одинока, страдает по любви и ласке. Он, видимо, работает со страховкой, понимаете, Реваз? Я начинаю его побаиваться, я его тень начинаю за собою видеть, право. Так что – постоянная собранность, максимум аккуратности. Надеюсь, удастся привезти из Берлина что-то новое, и это новое, сдается мне, поможет нам в поиске».

– Ирина Григорьевна, – сказал Тадава, – я из уголовного розыска, долго вас не задержу. Мне бы не хотелось вас приглашать в милицию, поэтому я сам пришел. Разрешите?

Женщина стояла на пороге, пройти в комнату Тадаве не предлагала.

– Вы в связи с вчерашним собранием в магазине? По поводу Кротовой?

– И в связи с этим.

– Тогда вызывайте в милицию, чтоб все было официально. Я предавать никого не намерена, а тем более мою заведующую.

– Почему вы решили, что я пришел склонять вас к предательству?

– К чему ж еще? Торговой этике, что ль, учить?

– Позвольте все-таки к вам войти...

– Я ж сказала – нет. Ничего я вам здесь говорить не стану.

Тадава погасил вспыхнувший в нем гнев, закрыл на мгновение глаза, поджал губы:

– Хорошо. Речь пойдет не о Кротовой. Вызывать вас мы не можем, ибо, возможно, за вашей квартирой следят...

– Что?! Кто это следит-то? Только вы и можете следить, денег у вас на это хватает, налоги не зря платим...

– Ответьте мне: у вас сейчас есть кто-нибудь?

– А кто у меня может быть?! Никого нет!

– А капитан, моряк, к вам приходил?

Лицо Евсеевой вспыхнуло, потом побледнело:

– А вот это вас не касается.

– Именно это меня и интересует. Этого моряка мы ищем, он убийца.

Женщина отняла руку с косяка; Тадава прошел в квартиру, оглянувшись предварительно – на лестнице было пусто. «Что это я себя зря пугаю, внизу наши люди...»

Но, подчиняясь какому-то внезапному посылу, Тадава вдруг повернулся, взбежал по лестнице на последний этаж – по-кошачьи, на цыпочках; там никого не было; вниз спустился быстро, почему-то подражая походке Чарли Чаплина, когда тот в финале своих ранних фильмов, раскачиваясь, уходил в солнце; понятно, тросточки в руке майора не было, а Чаплин всегда поигрывал тросточкой, и чем горше ему было, тем он смешнее и беззаботней вертел ею.

...В комнате у Евсеевой было все ясно: ее сущность в ы в а л и л а с ь наружу – и финская стенка, и кресла из югославского гарнитура, и арабский стол с тяжелыми стульями, и репродукции из «Работницы» в аккуратных позолоченных рамочках, и хрусталь в горке красного дерева – все было здесь показным, не для себя, не для удобства; сплошная и н в е с т и ц и я. И в книжном шкафу тоже инвестиции, а не книги: Конан Дойль рядом с Булгаковым, Мандельштам вместе с Майн Ридом, «Вкусная и здоровая пища» была втиснута между альбомами импрессионистов и Третьяковской галереи – размер почти одинаков.

Тадава снова погасил в себе острое чувство неприязни к женщине, открыл папку, спросил разрешения разложить на столе фотографии; Евсеева постелила большую салфетку, и Тадава начал п а с ь я н и т ь карточки с расчлененными трупами. Последним он выбросил на стол портрет Кротова – тот, что удалось достать в профсоюзном бюро таксомоторного парка.

– Это он у вас был? – утверждающе сказал Тадава. – Я спрашиваю без протокола. Он говорил с вами?

– Говорил, – ответила Евсеева, не отводя глаз от фотографий, разложенных на столе.

– Когда? После того, как побывал дома у Кротовой?

– Он у нее дома тоже был?

– Вы когда его увидали? – не ответив на вопрос, но поняв в с е из того, как он задан, продолжал Тадава. – Вы его какого числа увидали?