Юлиан Семенов - Противостояние

– Мне Митя сказал, что вы сейчас заняты каким-то очень интересным делом, – сказал Пауль. – Пока еще рано говорить или?..

Костенко заметил:

– Так у нас раньше в Одессе говорили: «Пойдем или?» Я постоянно недоумеваю, отчего вы, немцы, тоже так часто кончаете фразу словом «одер». На русский это переводится как «или», да? Вы словно бы даете собеседнику лишний шанс на ответ...

– Знаете немецкий?

– Со словарем, – ответил Костенко. – Есть у нас такая хитрая формулировка при заполнении анкеты. Если человек знает два немецких слова: «Берлин» и «унд», он пишет – «читаю со словарем».

Пауль рассмеялся:

– Мы еще до такого вопроса в анкете не додумались...

Костенко закурил, заново оглядел нового знакомца, ответил задумчиво:

– Преступление, которое мы сейчас пытаемся раскрутить, довольно необычно... Между прочим, началось оно, как мне кажется, в сорок пятом, под Бреслау...

– Под Вроцлавом, – поправил его Пауль. – Надо говорить – Вроцлав, это правильно, Владислав.

Костенко спросил:

– Говорите по-польски?

– Говорю. Как определили?

– По тому, как вы меня назвали – «Владислав».

– А как надо?

– По-русски говорят с ударением на последнем слоге, по-польски – на предпоследнем.

Подошел Степанов, взял под руки Костенко и Пауля, повел их к столу:

– Ребята, Леон завещал выпить рюмку, когда соберемся его вспомнить – подчиняйтесь Левушке...

– Я уехал с дежурства, – ответил Костенко.

– Так у тебя ж заместитель есть, – сказал Степанов, – пусть подежурит, кандидат наук, да еще зовется Ревазом.

– От него как от козла молока. Теоретик.

– Уволь, – предложил Степанов.

– Произвол, – вздохнул Костенко. – Нельзя, Митя. Слава богу, что нельзя. Ладно, пока, друзья! Мне еще и домой надо заехать, я Маню с Иришкой не видел неделю...

– Когда в гости позовешь?

– Когда супостата поймаю.

– А поймаешь? – спросил Степанов.

– Попробуй – не поймай, – ответил Костенко и, не прощаясь, пошел к выходу.

Тадава отошел от стола в четыре утра, когда уже было светло и летел над Москвой первый тополиный пух. «Тополиный пух над Семеновской, ты одна идешь, как в пуху плывешь», – вспомнились отчего-то слова из песни Валеры Куплевахского. Майор отложил ручку, долго растирал глаза (аж зеленые круги пошли), потянулся было к телефону, чтобы звонить Костенко, но потом ощутил тишину рассвета, усмехнулся чему-то и начал снова перечитывать написанные им страницы.

...«В материалах, оставшихся после смерти начальника разведки фронта генерала Ильи Ивановича Виноградова, есть такая запись: „Сегодня допрашивали солдата из третьей роты 76-го стрелкового батальона. Солдат отказался назвать свое имя, говорил на плохом немецком: „Их бин Фриц Вальтер, их бин дейче“. Присутствовавший при допросе майор Журбин из седьмого отдела спросил по-немецки пленного, откуда он родом, кто его родители. Пленный молчал, ответить не мог. При медицинском освидетельствовании на правой руке была обнаружена татуировка: „Прощайте, кореши, ушел в мир блатных!“ После истерики пленный признался, что является власовцем, прошел подготовку в диверсионной школе абвера, был передислоцирован из Праги в Бреслау вместе со своей частью“.

Майор Журбин в настоящее время является пенсионером, после демобилизации он работал преподавателем немецкой литературы в Ростовском университете.

«Этот эпизод, – рассказал он мне во время встречи, – не единичный, хотя большинство власовцев отрицали свое участие в движении изменника Родины, клялись, что их насильно одели в форму и под угрозой расстрела вывели в бой. Конкретного имени ни того пленного, о котором вы спрашиваете, ни других имен я не помню, записей в то время не вел, так как обстановка была крайне напряженной. Однако, по-моему, Прохор Львович Васильев, профессор биологии в Донецке, бывший моим помощником во время боев в Бреслау, вел дневники».

«Да, в Бреслау, – показал т. Васильев, – стояли отборные части власовцев, прошедшие диверсионную подготовку, неоднократно забрасывавшиеся в СССР для выполнения заданий абвера. На ваш вопрос о попытках нелегального перехода линии фронта участниками власовских банд могу ответить следующее: насколько мне помнится, была схвачена группа из трех человек – они шли именно на восток. На допросе власовцы показали, что надеялись пробраться в наш тыл; в вещмешках у них была советская военная форма со следами крови. Пленные категорически утверждали, что сняли форму с убитых – во время уличных боев – солдат Красной Армии. Ни одной формы, относящейся к роду войск морской пехоты, – могу утверждать, – не было, ибо морские пехотинцы были приданы разведке, базировались в тылу, примерно в двадцати километрах от линии фронта, и лишь к моменту боевого задания выводились на передовую».