Пьер Леметр - Жертвоприношения

«Mossberg-500» — это винтовка на семь выстрелов. Вместо того чтобы выть, как гиены, этим недоделанным стоило бы посчитать гильзы. Они у меня узнают, что если ты не силен в слесарном деле, то стоило бы выучиться арифметике, потому что, как только я выхожу из машины, оставив открытой дверцу, мне достаточно дойти до металлической шторы, легонько оттолкнуть водителя, занять его место — дай-ка попробую! Обернувшись, я оказываюсь в идеальной позиции. В винтовке остается ровно столько патронов, чтобы отправить на тот свет водителя, выстрелом в грудь припечатав его к бетонной стенке. А разнести коротышке голову через лобовое стекло, слегка повернув ствол, — просто наслаждение. Результат фантастический. Лобовое стекло вдребезги, боковые стекла в крови, ничего больше не видно. Нужно подойти проверить: голова в клочья, торчит только шея, а внизу дергающееся тело: так куры, когда им отрубают голову, дергаются и продолжают бежать. С турками что-то вроде того.

От выстрела, конечно, шумновато, но потом — полное спокойствие.

Теперь нельзя прохлаждаться. Сдвинуть мешки в сторону, достать ключ, который подходит к замку, затащить тело толстяка в гараж, завести машину с двумя кусками тела младшего внутри — пришлось проехать по телу старшего брата, не страшно, у него уже нет возможности сохранить неприятные воспоминания, — запереть дверь на ключ — и дело сделано.

Остается только взять мешки, пройти в конец тупика и сесть во взятую напрокат машину. На самом деле ничего еще не сделано. Скорее, все только начинается. Нужно расплатиться, например. Вытащить мобильник, набрать номер механизма, приводящего бомбу в действие…

Рвануло так, что и здесь слышно. А ведь я достаточно далеко, но машину хорошенько тряхнуло. А мы метрах в сорока. Хорошо рвануло, и турки отправились прямехонько в райские сады наслаждений. Пусть щупают там девок, идиоты. Над крышами мастерских поднялся черный дым, они почти все закрыты, город начинает тут реконструкцию. С учетом этих обстоятельств я тоже приложил руку к общему делу. Можно подумать, что нельзя быть налетчиком и обладать чувством гражданской ответственности. Пожарные выедут через тридцать секунд. Не стоит терять времени.

Нужно положить мешки с цацками в автоматические камеры хранения на Северном вокзале. Скупщик отправит туда кого-нибудь. Ключ в почтовом ящике на бульваре Мажанта.

И наконец, нужно оценить масштаб происшедшего. Кажется, убийцы возвращаются на место преступления.

Не будем нарушать традиции.

За два часа до выхода на похороны Армана у Камиля спрашивают по телефону, не знает ли он такую Анну Форестье. Его номер последний, который она набирала на мобильнике. От этого звонка у него холодеет спина: вот, значит, как сообщают о смерти людей.

Но Анна не мертва. «Жертву нападения госпитализировали». По голосу девушки Камиль понимает, что она в плохом состоянии.

В действительности же Анна в очень плохом состоянии. Слишком слаба, чтобы ее допрашивали. Полицейские, ведущие расследование, сказали, что позвонят, они придут, как только будет возможно. Для переговоров с медсестрой на этаже понадобилось далеко не несколько минут — тридцатилетняя женщина с очень полными губами и тиком правого глаза наконец дает Камилю разрешение войти в палату. При условии, что он не будет задерживаться.

Он толкает дверь и застывает на пороге. Увидеть ее в таком состоянии — настоящая мука.

Поначалу можно различить только полностью забинтованную голову. Можно поклясться, что Анна попала под грузовик. Правая половина лица представляет собой огромную сине-черную гематому, оно так распухло, что, кажется, глаза ушли внутрь головы. На левой стороне — длинная рана, сантиметров двадцати, с красными и желтыми краями, скрепленными лигатурой. Губы разбиты, веки посинели и раздулись. Сломанный нос увеличился в три раза. Нижняя челюсть сломана в двух местах, у Анны слегка приоткрыт рот, из него постоянно тянется ниточка слюны. Молодая женщина похожа на старушку. На одеяле лежат руки, забинтованные до кончиков пальцев, и из-под бинтов видны шины. На правой руке повязка не такая плотная, и можно различить глубокую зашитую рану.

Как только Анна понимает, что в палате Камиль, она пытается протянуть ему руку, на глаза наворачиваются слезы, потом силы как будто покидают ее, она закрывает глаза, потом снова открывает их. Глаза стеклянные, увлажненные, они, кажется, даже утратили свой светло-зеленый цвет.