Максим Кабир - Неадекват (сборник)

Он кивает с окончательным пониманием и тоской. Но иначе в нашей бывшей среде обитания – галактике свободолюбивых саморазрушающихся уродов – и не принято.

– Золотую дозу захотел. Значит, снова уйти попробуешь, – не спрашивает, а констатирует Пашок. – В последний раз спрошу – уверен? Ты же, нах, в семье теперь, чего метаться?..

– Санжар тоже был в семье, – тихо отвечаю я. Но торчок смотрит на меня с откровенным удивлением. Будто я назвал имя человека, знакомого только смутно. Меняю тему. – Значит, договорились?

– Договорились, братюня.

И с горькой усмешкой набрасывает бесплатный совет:

– Если созреешь до золотого, забирайся в «Ягуар» Алисы. Всегда мечтал, что если мне хватит храбрости, я сделаю это именно там.

Он уходит в подвал.

Слышу, как по дороге встречает Андрея и беззлобно ругается на того, объясняя, что для перевозки компоста мы используем другую, уже перепачканную тачку. Покер оправдывается, обещает отмыть из шланга. Хочет отшутиться старым анекдотом про прапорщика, тачку и дерьмо.

Новенький здесь почти неделю, но за это время не предпринял ни единой попытки отпроситься за территорию. Насколько мне заметно, Эдика такая ситуация устраивает вполне – чем больше времени очередной поденщик проведет внутри, тем проще будет убедить его в нереальности существования всего остального мира…

Выхожу из-за сарая, пряча окурок в карман, чтобы не мусорить на идеальных лужайках. Зеленых, нестерпимо ярких, будто в мае, когда трава пробивается сквозь серый лежалый снег, как доказательство того, что перерождение побеждает смерть. Как бездушные угловатые цифры электронного будильника, управляющего твоей жизнью – встать-лечь-встать.

В окне второго этажа, отодвинув портьеру, стоит Колюнечка в неизменной сине-белой матросской беретке, куртке с отложным воротничком и бриджах. Мальчик улыбается, и я заставляю себя помахать ему рукой. Только потом заметив, что за спиной щенка темнеет колесный трон Пети. Лицо толстяка, как всегда, добродушно и розовощеко. Но хищный блеск глаз различим даже через полумрак комнаты и блики оконного стекла…

Еще не знаю, что буду делать с отравой, заказанной Пашку.

Но что-то внутри меня предполагает, и я безропотно подчиняюсь. Моя жизнь – край упущенных возможностей, от которых меня все время уносило прочь.

Уборка или мытье посуды для многих сродни медитации.

Не раз такое слышал, да и себя на подобных сравнениях ловил. Механическая монотонная работа успокаивает нервы. Позволяет погрузиться в рефлексию без потери физической активности – длительное сидение в «позе лотоса» далеко не всякому по силам.

Прибираясь в гараже, испытываю нечто сродни. Упорядочиваю мысли, которых толком и нет. Мне кажется, я движусь по рельсам, на которые поставил себя отнюдь не сам. И все бы ничего, да вот только я набираю скорость…

Полной свободы размышлениям не даю.

Здесь – ниже холлов и коридоров, но выше комнаты пыток или хранилища каменных дисков – у меня есть еще одна работа. Возможно, самая важная. Все еще определенно недооцененная. Однако которую я выполняю с той же неспешной однообразной дисциплинированностью, с какой вытираю пыль или присыпаю песком капли машинного масла на бетоне.

Железную трубу к юго-восточной лестнице, ведущей в подвал из дома.

Запасную цепь от лебедки в пустую жестяную канистру к воротам подземного паркинга, ведущим на север.

Старые промасленные тряпки в одну коробку к пустым бутылкам из-под ацетона и стеклоочистителя. Канистры – за стеллажи. Со стороны может показаться, что я раскладываю и сортирую вещи по восточному искусству фэн-шуй. Совершенно ненужные и бессмысленные на первый взгляд вещи.

Огнетушители в шкаф, запирающийся на ключ. Туда же огнетушители из машин, они не заперты. Несколько старых навесных замков, которые предстоит хорошенько смазать, на полку рядом с западным входом в гараж. Я будто наряжаю елку, стараясь все сделать красиво и правильно. Да вот только недоумеваю, зачем, ведь до новогодних праздников еще почти полгода…

Мысли рассыпаются сухим песком тропического пляжа, на котором я никогда не был. Заставляют снова и снова переосмысливать собственную жизнь. Искать причины и следствия, которых, по мнению Эдика, не существует. Заставляют поверить, что все зря. Дают надежду, что все не зря, и человеку просто не дано видеть всего замысла, посвященного его жизненному пути…

В последнее верится с трудом.