Вячеслав Сухнев - Встретимся в раю

— Хоть сейчас.

Жердецов допил чай и встал.

— Если не помер… Если старичок в порядке — сегодня же вас и сведу.

— Никаких свиданий, — нахмурился Лимон. — Ты берешь инструмент, я беру сейф. Разделение труда.

— Уговорил, Жора, — тяжело вздохнул Жердецов. — Другому бы хрен в окошко показал…

Убрался Жердецов, а Лимон достал из-под ржавой и обколотой ванны плоскую металлическую коробку, в какой сантехники носят ключи. Из коробки вынул деньги, пересчитал. Отслюнявил десяток долларов и потопал в центр, в «Детский мир».

На Цветном бульваре, у Дома народов, со стороны Малого Сергиевского, пиво бутылочное продавали — прямо с машины. Лимон пристроился в небольшую очередь, да разглядел, что пойло синтетическое — колосок на этикетке не желтый, а синий. Пошел он дальше. На другом углу, уже у Трубной, толпились кришнаиты в белых простынках и босиком, тыквы бритые блестели.

— Ом мани, падме хум! — покривлялся Лимон. — Кто последний в Катманду?

Кришнаиты его проигнорировали. Лимон сплюнул. Кришнаитов он ненавидел. Москва и так черт знает на что стала похожа — черные, желтые со всего света, тюрбаны, бурнусы, тоги, леопардовые шапочки… Хозяевами глядят! А тут еще свои, отечественные говнюки перекрашиваются.

Поднялся на пригорок к Рождественке. Он ее любил — недлинную улицу, не изуродованную реставраторами и пока не занятую офисами, сохранившую, вероятно из-за Рождественской церкви, неповторимый колорит старой Москвы, в прочих местах столичного центра почти уничтоженный. Сюда, на Рождественку, еще улицу Жданова, Лимон целую зиму бегал — в девятом, кажется, классе. Жила тут девочка с простеньким именем Света…

Не успел он сделать несколько шагов по Рождественке не успел ностальгически расслабиться, как тут же в облаву попал. Завыли, перегораживая улицу со всех сторон синие «мерседесы», затопали желтыми говнодавами патрули замахали демократизаторами, сгоняя толпу в кучу к древней стене церковной ограды. Лимон встал мордой к стене, руки поднятые на нее сложил, чтобы патрули лишний раз не гавкали напоминая о правилах хорошего тона в облавах, дубинками в копчик не толкли. Об одном Лимон пожалел — доллары взял. Весной в такой же облаве ему патрули вывернули карманы и притырили шесть тысяч. Правда, нашими, лиловыми «бабочками». Невелики деньги, но обидно.

Пока он так размышлял, проворные руки патруля уже обежали Лимона по периметру, и надсаженный басок сказал:

— Можешь повернуться…

Что Лимон с неохотой и сделал. Рослый парень с мятыми прыщами на щеках, в пропотевшей форме, держал лодочкой мясистую ладонь, куда Лимон и сложил водительский сертификат. Патруль долго рассматривал фотографию на удостоверении, словно никогда не видел таких оттопыренных ушей и такой острой лысины.

— Подними рукавчик! — буркнул патруль.

И поводил пластиком удостоверения над опознавательным браслетом Лимона. А сам настороженно потянулся правой клешней к наколенной кобуре — ждал, видно, что браслет запищит от несовпадения магнитного кода. Браслет, однако, был нем, и на прыщавой роже промелькнуло разочарование. А ты хотел премию схлопотать, подумал Лимон. За поимку опасного бандита… Обойдешься пока!

— Свободен, командир? — вежливо спросил Лимон.

— Не суетись, дядя, — лениво сказал патруль. — Тачка где?

— Отдыхает… Петроля не напасешься, а у меня лишних денег нет. Я и ножками могу.

— Ну, и куда ты… ножками?

— В «Детский мир» иду.

— А я думал — в «Три ступеньки», — усмехнулся патруль.

В «Трех ступеньках», как называли грязный винный магазин в подвале на Неглинной, постоянно толклись барыги, перекупщики краденого.

— Нет, командир, — нахмурился Лимон. — Не на ту стенку картинку клеишь. Тихо-мирно иду в «Детский мир», хочу себе танк купить, вспомнить босоногое детство. А вообще, дружок, я не обязан перед тобой отчитываться. Документы в порядке? В порядке. Тогда от винта!

Лимон почти физически ощутил, как у патруля чешутся кулаки. Но перемогся парень, стерпел дерзость — работы и так было достаточно. Удостоверение вернул и даже лапу к каске приложил:

— Можешь идти… танкист.

Лимон стал протискиваться из молчаливой толпы, запоздало ругая себя. Ну, перемолчал бы — и дело с концом. Нет, о гордости и достоинстве человека вспомнил. И где? Эх, Жора, Жора… В других обстоятельствах ты давно бы уже получил по морде, по почкам и по голеностопным суставам… И в корзине тебя могли покатать, козлом связанного.