Вячеслав Сухнев - Встретимся в раю

— Не пойму, зачем вы так цепляетесь за «Вестник»? Идет мировой процесс интеграции, рано или поздно любое предприятие станет международной собственностью.

— А мы не против, — усмехнулся Рыбников. — Пусть «Вестник» станет международной собственностью. Но контролировать его должны мы. Вот и все.

Они уже выбрались на Петроградское шоссе. Встречный поток машин ослабевал, зато из Москвы в предвкушении выходных дней народ валом валил — отравленные углекислым газом, измордованные шумом и нервотрепкой гигантского города, одного из самых больших на Земле, москвичи стремились урвать последние летние денечки, катили на Валдай, на озера и реки, в еще сохранившуюся на русской равнине тишину, в чистый воздух. Ехали семьями, с собаками и даже с попугаями, с палатками и надувными лодками. За Чашниковом, перед поворотом на Поваровку, «кадиллак» догнал допотопную «Волгу-универсал» с красной маркой на лобовом стекле. В ней ехала такая семья — и с собакой, и с попугаем. Крохотная девочка лет трех, сидевшая на коленях у матери, помахала пассажирам «кадиллака», которые медленно проплывали мимо «Волги» на обгоне. Женщина с землистым худым лицом даже головы не повернула. Рыбников засмеялся и помахал девочке. А потом нахмурился и сказал Шестову:

— Представляешь, эта крохотуля бегает по травке, отнимает у собаки мячик… А там, в Удомле, чадит искореженный реактор! Представляешь?

— Представляю, — сказал Гриша. — Вообще, Николай Павлович, ты меня сегодня все больше изумляешь. Столько лет тебя знаю, но сегодня…

— Чем изумляю? — удивился Рыбников.

— Да так… Сначала ты являешься мне сотником, стоящим на стреме ветхозаветных традиций. Неожиданный ракурс, Николай Павлович! Согласен? Потом прикидываешь, как ловчее кокнуть председателя Европарламента, что тоже достаточно колоритно. Затем заботливо опекаешь девушку, легкомысленно доверившую тебе страшные секреты ядерной конторы. А теперь вот, как говорится, в твоем сердце клокочет гражданская тревога за светлое будущее незнакомого ребенка. Потому и изумляюсь безграничной широте натуры.

Рыбников неохотно улыбнулся:

— По-моему, ты или не протрезвел, что на тебя не похоже, или дерзить начал… Наверное, самонадеянно решил, что имеешь право подерзить, раз уж нечаянно получил доступ к маленьким тайнам начальства.

— Прости, Николай Павлович! — сдался Гриша. — И в мыслях не держал дерзить. Это сарказм. А он проистекает от духоты, усталости и мрачной перспективы дальнейшей жизни в амплуа шпиона. При насморке чихают. Я же в саркастическое расположение духа прихожу от усталости.

— Хорошо хоть, что не чихаешь на меня при посторонних, — сказал Рыбников. — Наши приятельские отношения — наше личное дело. В противном случае лишишься моей доверительности.

— Да, — согласился Гриша. — Это будет действительно весьма противный случай.

Рыбников отмахнулся, но мир, кажется, был восстановлен. На переезде они пропустили багровый экспресс «Москва — Петроград», который на скорости двести километров со свистом гнал перед собой плотную массу воздуха.

— Я бы на такой штуке не поехал! — вдруг очнулся водитель Петрович. — И не уговаривайте.

Он яростно поскреб пегий от щетины подбородок и тронул машину. За переездом пошли тихие затененные улицы. Редкие прохожие не озирались на «кадиллак» — такие роскошные лимузины тут появлялись не часто. Когда-то здешние дачи предоставлялись аппаратным чиновникам и преподавателям Высшей партийной школы, отчего наиболее интеллигентные из местных жителей называли дачные участки за общим зеленым забором «нашим Лонжюмо». Теперь в поваровском «Лонжюмо» обитали чиновники нового госаппарата.

Главный редактор «Вестника» к таким чиновникам напрямую не относился, тем не менее за долгую и беспорочную службу на ниве промывания мозгов сограждан еще во время оно удостоился дачи. Была она двухэтажной, полускрытой небольшой еловой рощей и стояла неподалеку от общего въезда на территорию дачного поселка.

На въезде, возле сварных металлических ворот, стерегущих покой слуг народа, торчала кирпичная будка с радиоантенной и стальными жалюзи на крохотных окошках. Услышав сигнал «кадиллака», из будки вышел мордоворот в мышиной униформе кооператива «Страж». Он кивнул Петровичу, отдал честь Рыбникову и посверлил взглядом Гришу.

— Не знаешь, — спросил у мордоворота Рыбников, — господин главный редактор на даче или на озере?

— На даче, — сказал сторож. — Доложить? А то у него гости.