Артём Патрикеев - Изменить этот мир

Только сейчас, на одно мгновение, по ее лицу стало видно, как сильно она была напугана, какую нервную нагрузку испытала, и как рада, что все это прошло.

– Может тебе теперь тоже надо сделать успокоительный укол? – спросил я с улыбкой.

– Нет спасибо. Ты же знаешь, как я отношусь к врачам.

– Однако ты пригласила его, точнее ее, к нам?

– А разве вызвать скорую помощь было бы лучше?

– Нет, скорую лучше не надо, – Я тут же подумал о том, как в больнице меня начинают допытывать, откуда у меня такие травмы, и все такое. Могли бы даже вызвать милицию, чтобы найти тех, кто это сделал. Мне вряд ли удалось бы убедить их в том, что эти травмы я получил случайным образом, например, упав с лестницы. – А эта врачиха – она разве не советовала вызвать скорую?

– Нет, она сказала, что из-за возможных трещин в ребрах гипсовый корсет не одевают, а ничем другим помочь они все равно не смогут. Рентген здесь не нужен, переломов нет – это точно. Нервное напряжение в больнице лечится с трудом. «Скоро он проснется практически здоровым и отдохнувшим, хотя ребра будут болеть еще минимум две недели. Я зайду вечерком – тогда и посмотрим. Если улучшения не будет, то можно будет подумать и о больнице, а пока пусть отдыхает». Вот примерные ее слова. После чего она ушла, а я осталась с тобой сидеть.

– И давно сидишь?

– Часа два. Ну я же не все время сидела – то на кухне всякие дела, то там, то сям, ты же знаешь.

Да, я знал, что мама никогда не признается в том, что она здесь сидела все это время, периодически накладывая мне на лоб мокрое полотенце.

– Спасибо. Извини, что заставил тебя волноваться, – Мне было очень трудно произнести эти слова – я никогда не просил прощения, особенно у родных, у нас это было как-то не принято.

Какой смысл просить прощения? Ошибки в отношении друзей и родных надо исправлять, а не извиняться. Наша система была намного лучше, чем в других семьях, где дети с радостью извинялись, а потом через некоторое время повторяли то же самое. Мы так не поступали. Сделал что-то плохое, специально или нечаянно, понял что сделал – такого больше не повторялось. Это было негласное правило, которое знал я, и которое знала мама. Поэтому ее реакция меня немного удивила. Она сказала, что ничего страшного, и вышла. Мне показалось, что она заплакала. Я ненавижу расстраивать своих родных, да я вообще ненавижу расстраивать кого бы то ни было, но маму – это было еще ужаснее. Именно поэтому слова прощения так долго не хотели выходить наружу. Я катал их в горле, перебирал в уме, и лишь полностью собравшись с духом, произнес. Честно говоря, теперь я даже не был этому рад. Но сделанного не воротишь. Я понимаю, насколько маме пришлось превозмочь себя, чтобы пригласить домой врача, точнее медсестру. Да, эта соседка была маминой подругой, но не более того. Мама никогда не обращалась к ней за профессиональной помощью, она вообще не любила врачей (собственно, так же, как и я). Врачи (да и все медики то же) для нас – это самые безнаказанные убийцы на свете. Никогда не слышал, чтобы посадили врача, который нечаянно убил пациента по ошибке – ну, раз ошибся, ну другой, а-а, бывает. Просто разница в ошибке врача и обычного человека – это здоровье, а порой и жизнь. Если бы я хотел пойти в наемные убийцы, то работа врача подошла бы великолепно.

Кстати, наша нелюбовь появилась не на пустом месте. Врачи на самом деле нанесли нашей семье большой вред. Это было связанно с дедом. Сначала они вовремя не распознали рак правого легкого, лишь в последний момент они его заметили и решили делать операцию. Операция прошла, все замечательно, но через некоторое время оказалось, что в рану была занесена инфекция. И дед, можно сказать, прописался в больнице – выезжал оттуда на два-три месяца и снова отправлялся обратно. Все так бы и было до самой смерти, но, по некоторым причинам, случилось что-то страшное, и дед угодил в реанимацию. Проведя там чуть ли не рекордное количество дней, он выкарабкался. Не зря он был военным и много, даже очень много раз ходил в походы по лесам, рекам и горам. Сердце у него было, как говорится, что надо. Так что он выжил, когда почти все уже поставили на нем крест. Но потом, когда его уже перевели в палату, оказалось, что теперь ему придется жить с трубками. Одна осталась в горле – трахеостома, а другая в животе – катетер. Ну, трахеостому еще можно было понять – искусственная вентиляция легких, искусственное кормление, или что там еще бывает, хотя не исключено, что и там чего-нибудь перепутали, – но вот катетер, который он был обречен носить всю оставшуюся жизнь, оказался у него потому, что хирург, проводящий операцию, нечаянно порезал мочевой пузырь, который теперь восстановлению не подлежал.