Роберт Стоун - Перейти грань

В бледно-желтом свете Пенн-Стейшн на пути Брауна то и дело появлялись бродяги и бездомные «Интересно, что они видят, когда смотрят на меня? — думал он. — Хорошо одетого добропорядочного человека? Врага, но слишком крупного и еще достаточно молодого, чтобы не стать их добычей?» Наблюдая за обстановкой, он пришел к выводу, что и здесь он чужой. Отсюда летним утром 1964-го он уезжал в училище. То было радостное событие.

Поднимаясь на эскалаторе, он обнаружил, что раздумывает над тем, каким в утро своего отъезда он мог бы представить себя через двадцать лет. Этот образ должен был быть романтическим, но с налетом послевоенного модернизма. Его героический характер наверняка был сдобрен стоицизмом и облагорожен некоторой отстраненностью. Будучи восторженным поклонником Хемингуэя, он должен был видеть себя достаточно разочарованным и уставшим от жизни. Но в то утро у него вряд ли было хоть малейшее представление о том, чем чревато подобное мироощущение. Свое грядущее отношение к миру он должен был представлять всего лишь как пропуск в высшее сословие со всеми присущими ему радостями жизни. Не удивительно, что все обернулось иначе. Ведь даже Хемингуэй так и не вкусил этих радостей до конца своей жизни.

Наверху он обнаружил еще одно скопление бездельников. Надев на всякий случай очки, он уверенно и благополучно миновал их нестройные шеренги. «И, конечно же, боевые действия», — продолжал размышлять Браун. Он должен был представлять себя через двадцать лет вспоминающим былые бои. Они должны были видеться ему на манер тех, что нашли отражение в кинофильме «Победа на море».

В пустом переходе, выводившем к Седьмой авеню, он вспомнил Пенн-Стейшн такой, какой он впервые увидел ее в детстве. Тогда он даже пытался обхватить руками массивные колонны, подавлявшие своим величием все живое вокруг. Они все еще стояли, когда он в первый раз отправлялся в Аннаполис. Исчезнувший солнечный свет вновь заструился в его памяти сильными потоками и волнами, льющимися с небес через необъятные окна вокзала.

Прислушиваясь к своим шагам, эхом отдающимся в ночи, он посмотрел через плечо. В стороне, по Седьмой авеню, шествовала с угрожающим видом растрепанная толпа подростков, вывалившихся из концертного зала. Браун повернул за угол к стоянке пригородных автобусов и, дождавшись своего, отправился домой.

Его старый и слишком большой дом, напоминавший нечто среднее между особняком и трущобой, находился в непрестижном дальнем пригороде. Звук открываемых замков разбудил жену. Когда он вошел в спальню, она улыбнулась и протянула к нему руки. На деревянном подносе рядом с ее кроватью он увидел пустую бутылку из-под белого вина, стакан и кувшин с водой.

— О-о, ты в приподнятом настроении, не так ли?

Она засмеялась.

— Да, я весь день писала. И слушала музыку, и ждала тебя.

— Неплохо. — Он присел на край ее кровати. — А у меня эти два дня были ужасными. То лодка, то курс акций.

— Росс говорит, что они смогут справиться с этим, — сказала Энн.

— Ты говорила с ним?

— Я звонила, чтобы высказать ему все, что я думаю. Ведь ты же мог пойти ко дну.

— Бедный он, бедный, — заметил Браун.

— Наверное, я нагнала на него страху. Он подумал, что я звоню, чтобы написать об этом в журнал.

— Росс вообще боится тебя, — засмеялся Браун. — Ты слишком утонченная леди для него.

Им овладело вдруг неистовое желание, подобное тому, которое испытывает измученный жаждой путник, завидев рядом источник. Он удивил их обоих своей страстью.

— О, мой дорогой, — выдохнула она.

Потом он лежал и прислушивался к завываниям полицейских сирен на шоссе за болотом. И чувствовал, что готов примириться со всеми невзгодами, как со своими собственными, так и с мировыми.

В вестибюле отеля играл местный маримба-бэнд, когда Стрикланд спустился туда, чтобы расплатиться со своей бригадой. Братья по фамилии Серрано, работавшие у него операторами, как полагал Стрикланд, получали плату еще и от правительства за то, что докладывали о его деятельности. Братья распрощались с ним с официальной серьезностью. Стрикланд заплатил им в долларах. Направляясь на садовую террасу, он услышал, как один из них передразнивает его заикание. Оборачиваться он не стал.

Перед входом на террасу он задержался на несколько мгновений, чтобы поглядеть, как вечернее солнце скрывается за горами. У бассейна он заметил своего коллегу Бьяджио, который размахивал обеими руками, подзывая его к себе, словно руководил посадкой самолета на авианосец. Он подошел к столику Бьяджио и сел.