Роберт Стоун - Перейти грань

— Конечно, величайший, — проворковала улыбающаяся Билли.

Леон сунул камеру в руки Стрикланду.

— Если хочешь бывать здесь, — сладко улыбаясь, произнесла Билли, — милости просим, приходи. Но не приноси сюда камеру, милый. — Она махнула рукой в сторону Памелы, не удостоив ее взглядом. — И не приводи с собой ее, ладно?

В такси Стрикланд сказал Памеле, что собирается в Финляндию. Эта новость, похоже, расстроила ее. Когда они поднялись в студию, она все еще продолжала дуться. Наконец она сказала:

— Ох, Ронни, я так хочу поехать в Финляндию.

— Не называй меня Ронни.

— Стрикланд, — быстро поправилась она. — Мы могли бы чертовски весело провести там время.

Она растянулась на его кровати. Стрикланд в другой комнате составлял список аппаратуры, которую необходимо было взять с собой.

— Тебе не понравится в Финляндии, Памела.

— Ну уж нет, обязательно понравится, — ответила она. — Я обожаю эту страну.

— Чепуха, — отмахнулся он.

Вернувшись в спальню, он увидел, что глаза ее полны слез, а губы гневно поджаты.

— Не глупи. Тебе нечего делать в такой стране, как Финляндия, — втолковывал он ей. — Ты будешь чувствовать себя там… неловко.

— Не буду, — упорствовала она.

— Ладно. — Он присел рядом. — Ты хочешь съездить на острова, не так ли? Мауи? Аруба? Ты хочешь услышать шум моря и ощутить солнце на своих золотых волосах, верно? Поэтому забудь о Финляндии.

— Пожалуйста, — канючила она, — пожалуйста, ну пожалуйста.

— О'кей, — остановил ее Стрикланд. — Только если ты сумеешь поехать даром.

Предложение ее нисколько не обрадовало.

— Ты же знаешь, что я не могу позволить себе этого, — произнесла она с горечью. — Как я могу разъезжать даром?

— Памела. — Терпение Стрикланда было на исходе. — Я не могу посадить тебя на свою кредитную карточку, чтобы ты тикала на ней, как какой-нибудь сумасшедший счетчик в такси. Тем более что на самом деле тебе не хочется в Финляндию.

— Нет, хочется, — не отступала она. — И ты можешь оплатить все расходы. Если ты собираешься делать фильм обо мне, почему бы не начать его с Финляндии?

Стрикланд пожалел, что эта ее хорошо сыгранная ярость не попадет на пленку. Он вдруг развеселился и сделался снисходительным.

— Послушай, крошка: — Он сел на кровать рядом с ней и взял ее за руку. — Тебе же не хочется ехать в Финляндию. Это страна белых ночей. Там стаями бродят волки. Люди сходят с ума от холода и темноты.

Она зажмурила глаза и сжала руки в кулаки.

— Я буду просто в восторге от нее! — выкрикнула она. — Потому что там все так дико и интересно!

— Об этом не может быть речи! — Момент его снисходительности прошел.

Памела разразилась плачем. Спустив ноги с постели, она медленно сползла на пол и, свернувшись калачиком, рыдала так, как будто у нее вот-вот разорвется сердце. Стрикланд лег на живот, дотянулся до нее и стал гладить по голове. Но смотрел он при этом в окно, туда, где горели огни ночного города.

— Ну хватит, хватит, — нежно приговаривал он. — Ты же понимаешь, что Финляндия здесь ни при чем.

Памела жалобно застонала.

— Это твоя жизнь, Памела. Она у тебя в полном беспорядке. В ней нет стержня.

— Я знаю, — прошептала она.

— Когда ты заглядываешь в глубь своей души, что ты видишь там?

— Я не знаю.

Вдумавшись в то, что она сказала, он содрогнулся.

— Вглядись, Памела. Что там?

«Детское неприятие, — подумал он. — Третий мир ума, переполненный пресмыкающимися и лихорадкой». С теми, кто знал, как смотреть, ему почти удавалось зафиксировать этот мир на пленке.

— Там нет ничего, — упорствовала она. — Только я.

Когда она перестала плакать, он позволил ей втянуть «дорожку» порошка и посадил в такси. Отъезжая, она повернула к нему свое бледное миловидное лицо и смотрела через заднее стекло автомобиля. Пока он был рядом, она ничего не сказала водителю, так что он понятия не имел, куда она направляется.

Поднявшись к себе, Стрикланд сел за «стинбек» и уставился в его темный монитор. Он безо всяких сожалений остался в одиночестве. Только так он и мог делать дело, а когда он был занят им, никакого одиночества не существовало. Он погружался в тишину, где только и могло разыграться его воображение Толпа, птицы, смятение — все это оставалось во внешнем мире, где у него не было серьезных привязанностей. В том отравленном воздухе слова были для него камнями преткновения, здесь же они вытанцовывались с необычайной легкостью. Там были те, кто доверял ему по причине его заикания, словно считая это гарантией честности, а были и поглупее первых, относившиеся к нему снисходительно, как к недоумку. Его дефект, похоже, поощрял в людях хвастовство и нескромность. Он обратил на это внимание еще в детстве.