Арсен Ревазов - Одиночество-12

Утром раздался звонок, а через минуту ко мне подошла наша референточка:

– Звонит кто-то, ни здрасьте, ни как зовут, спрашивает: Это PR Technologies? – Да. – Можно поговорить с генеральным директором? – А как вас представить? – Федор Федорович. По важному делу.

Она соединила. Не так уж часто нам звонили. Разве что из налоговой инспекции. Он сказал мне, что хотел бы заказать у нас одну специфическую работу и задал несколько вопросов. Сначала он спросил, сколько у нас сотрудников, а потом спросил, как меня, то есть Генерального директора, зовут. Решив, что он все равно увидит наш двухкомнатный офис, я не стал сильно преувеличивать и сказал: «Пять человек».

– И большое количество надежных субподрядчиков – добавил я поспешно.

Он обещал быть через полчаса и обещание выполнил. Теперь ФФ уже целую вечность разъяснял мне, что больше того, что он сказал, он не скажет.

– Хорошо, у меня последний вопрос. Насколько я понял, ваша задача – воздействовать на общество с помощью публикаций этих вот (я поморщился) слов и цифр, расположенных в косвенном контексте. А зачем вам косвенные методы? Почему бы не воспользоваться прямой рекламой? Арендуйте десяток рекламных щитов и пишите на них, что хотите!

Я припомнил славную, хотя уже полузабытую историю, как российские алюминиевые гиганты, выясняя между собой отношения, украсили московские улицы войной на рекламных щитах.

Жизнеутверждающая решительная фраза «Запретить толлинг, хватит грабить Россию!», расположенная на биллбордах размером три на шесть метров вдоль основных магистралей, восхитила москвичей, обогатив их словарный и технологический запас.

Когда конкуренты гиганта начали ответную кампанию «Разрешить толлинг, хватит грабить Россию!» буквально на соседних щитах, у части московского общества начала ехать крыша, а я лично понял из статей на первых полосах газет, что выражение «Давальческое сырье» не носит сексуального-пренебрежительного оттенка.

Точку в этой кампании поставило Русское Радио, разместив за свои деньги щит, с одной стороны которого было написано «Запретить петтинг, хватит развращать Россию!», а с другой – «Разрешить петтинг, хватит закрепощать Россию!»

– Мы не можем использовать прямую рекламу. Это привлечет ненужное внимание к нам.

– Но вы же можете разместить ее анонимно! Вот хоть через нас.

– Я повторяю…

… голос ФФ был какой-то избыточно монотонный и дребезжал, как противный маленький советский будильник. Такой будильник семидесятых годов. Потому что будильники пятидесятых-шестидесятых – большие, металлические, с молоточком между двумя колбами, звонили куда приятней.

– Ну хорошо. Совсем последний вопрос.

Мне уже несколько раз заботливые сотрудники делали замечание, что у меня в беседе с клиентом бывает от трех до пяти последних вопросов.

– А если журналисты что-нибудь пронюхают? Мы же не можем размещать эту х…рень легко и непринужденно?! Мне самому до конца не ясно, как мы это сделаем. Под каким соусом, в каком контексте?

– Я уже вам сказал. Если журналисты что-то заподозрят, то у вас будут большие неприятности. Больше, чем вы можете себе представить. Напоминаю: Вы подписали бумагу.

Это была правда. В самом начале разговора я подписал бумагу. Довольно странную. Она сначала напрягла меня, но потом я отвлекся на костюм и голос гостя. На бумаге, вылезшей из обычного принтера, было напечатано очень крупным шрифтом:

«Я, Иосиф Мезенин, получаю доступ к конфиденциальной информации и готов нести полную ответственность за ее разглашение».

Я подписал ее, пожав плечами. Без нее ФФ не начинал говорить вовсе, даже визитку не дал. Теперь я уже начал об этом жалеть. Мне стало казаться, что он сидит здесь не потому, что мы самое маленькое PR-агентство, а потому, что мы самое глупое.

Наверняка половина тех, кому он звонил, послало его к черту по телефону, а вторая половина сделала это при встрече, посмотрев на его фиолетовый костюм и эту странную бумагу.

– Неприятности какого рода? – оживился я.

Этого добра у меня хватало.

– Я надеюсь больше никогда не возвращаться к вопросу, который касается вашей личной безопасности. Знать о заказе можете только вы. Ни один ваш сотрудник, ни один журналист, ни один знакомый. Тогда у нас и у вас не будет проблем.

Я нахмурился. Я очень общителен. Я терпеть не могу секретов. Я лучше всего соображаю, обсуждая что-то с кем-то. Строго по выражению «Откуда я знаю, что думаю, пока не услышу, что скажу?» Но кроме того, что я общителен, я еще и пофигист.