Лоренс Блок - Капля крепкого

— Я даже не уверен, что он из преступной среды, — вставил я. — Был другом Джека, а Джек трахал его жену. И вроде бы даже считал, что это он отец ее ребенка.

— Иными словами, искать предстоит Роберта Уильямса, у которого жена трахается на стороне. Сильно сужает круг поисков.

Было еще два имени, и Дэнни Бою они оказались знакомы, но вот чем занимаются сейчас эти люди и где их искать, он не знал.

— Был такой Саттенштейн, жил на северной окраине. На Карбини-бульвар?… Да, вроде бы где-то там. Мелкий скупщик краденого, если это тот, о ком я думаю, а потом напрочь исчез из виду. Фрэнки Дьюкс. А вот это имя мне хорошо знакомо, хотя не припомню, почему и откуда. И еще не знаю: Дьюкс [23]   Дьюкс (сленг) — кулак, рука, сжатая в кулак. — это фамилия, или его прозвали так, потому что ловко управляется кулаками?…

«Не так уж и ловко», — подумал я.

«Отметелил его от души, — писал Джек. — Сломал парню нос и два ребра».

— Кто-то наверняка его должен знать, — заметил Дэнни Бой. — Или же знать того, кто его знает. Ну, сам понимаешь, как все устроено в этом мире.

Я знал, как устроено. И потому, вернувшись в гостиницу, просмотрел свой список и вычеркнул из него Алана Маклиша.

«Это я вовлек его в неприятности», — написал Джек рядом с его именем.

Если он ответствен за то, что парня надолго упекли за решетку, я бы назвал это недооценкой заслуг со стороны Джека. Но он также писал о том, как трудно будет ему исправить свою ошибку, и при более внимательном чтении выяснилось, что Волынщик действительно сидит в тюрьме и что Джеку это было известно. «Должен получить разрешение, чтобы попасть в список посетителей и иметь право с ним переписываться. Но как?»

Действительно, как?

Таким образом, оставались Кросби Харт, Марк Саттенштейн, Фрэнки Дьюкс и рогоносец Роберт Уильямс. Я открыл телефонный справочник по Манхэттену, стал листать страницы и водить по ним пальцем. Харты в нем значились, но не было ни Кросби, ни Дьюка, ни Фрэнка. Зато был один-единственный Марк Саттенштейн, и проживал он на Восточной Семнадцатой улице.

Что ж, прекрасно. Я набрал указанный в справочнике номер. Четыре гудка, затем включился автоответчик, и мужской голос предложил мне оставить сообщение. Причем таким тоном, словно ему не важно, оставлю я его или нет.

Я повесил трубку, переписал адрес и номер телефона Саттенштейна. Затем добрался пешком до площади Колумба и там спустился в метро.

До недавнего времени я мог бы сделать еще один телефонный звонок — Эдди Кёхлеру, моему «раввину» в Нью-Йоркском департаменте полиции, который поспособствовал моему переводу в Шестой участок, где он возглавлял детективное подразделение. Эдди часто помогал мне по телефону, что избавляло меня от необходимости ехать в центр города, и всякий раз при этом настойчиво советовал подать заявление о возвращении на службу.

А до этого случилось непоправимое — на Вашингтон-Хайтс шальной пулей из моего револьвера была убита молоденькая девушка. Но вовсе не этот инцидент стал причиной моего увольнения из департамента, равно как и причиной того, что брак мой распался. Правильнее сказать, он просто ускорил эти два события, и после мне ничего не оставалось, как напиваться в стельку на протяжении нескольких лет.

Согласно проведенному внутреннему расследованию, стрельба моя была признана правомерной. Я преследовал двух вооруженных грабителей, которые только что убили бармена, стрелял в них, прикончил одного и ранил второго — и это был прекрасный результат, поскольку стрелял я ночью и в движущиеся мишени. Выпустил много пуль, и одна из них срикошетила, попала в девчонку, случайно оказавшуюся не в том месте и не в то время. Смерть ее была трагедией, но никто не упрекал меня за это и не наказывал, поскольку действовал я правильно. Напротив, в полиции мне даже вынесли благодарность.

Но сам я корил себя на чем свет стоит. Я разрядил служебный револьвер, и погиб ни в чем не повинный ребенок, и оба эти явления были тесно взаимосвязаны. Когда начну составлять свой список Восьмой ступени, то первым именем в нем будет Эстрелита Ривера, на самой верхней строчке, хотя исправить ситуацию все равно уже невозможно.

Впрочем, все это к делу не относится. Я стал трезвенником, и как-то раз мы с Джимом беседовали о будущем. Возник вопрос: чем я собираюсь зарабатывать на жизнь? Обсуждали мы и возможность моего возвращения на службу. Причем я говорил об этом и с Джен, а потом и с Эдди Кёхлером, который пробыл в этой упряжке целых два года после наступления пенсионного возраста. А потом подал в отставку, продал свой дом и переехал во Флориду.