Измайлов Андрей - Белый ферзь

(Насчет всемирно известного – это не сразу, это попозже, да и то – в очень и очень узком кругу. Кто слыхал про книги из Дуньхуана?! То-то… Вот и…).

… Ван Юань-лу пытался привлечь внимание местных чинов к находке. Те – ноль внимания. Тоже, вероятно, финансировали культуру по остаточному принципу. Ни черта не предприняли для сохранения, а тем более для изучения библиотеки. Единственной их реакцией было распоряжение оставить рукописи на месте и не трогать их. Только начальник уезда, эдакий заигрыватель с интеллигенцией (а может быть, и действительно не дурак), пытался организовать отправку книг в центр провинции, но… ему было отказано в средствах на перевозку.

В 1904 году власти окончательно утомились решать вопрос о рукописях и предложили: замуровать как было, оставив найденное в той же пещере. Радикально!

Но, как водится, кое-что уже подрастащили. Молва пошла. Вот шла она, шла и добралась до небезызвестного археолога Стейна, который копал что-то историческое вместе со своей экспедицией в Синьцзяне. И Стейн заспешил в Дуньхуан, пока там не все еще растащили. Прибывает он, значит, на место и, кто бы мог подумать, приобретает у местных монахов более семи тысяч свитков и их фрагментов. И убывает.

Потом, вслед за Стейном, туда же грядет уже французский синолог Пельо. Он бодро общается на приличном китайском с окрестным населением, в результате чего три с половиной тысячи довольно крупных по размерам фрагментов, а также интересных по содержанию рукописей становятся коллекцией француза.

Далее, вслед за Пельо, Дуньхуан посещает японская археологическая экспедиция Отани, которая, глаголя о сборе материала про развитие буддизма в Восточном Туркестане, ря-ря, топоря… (у них «эль» не произносится…), тоже выгребает свою немалую долю.

В 1910 году, когда китайские ученые просто-таки взвыли от обиды, пекинское тогдашнее правительство зыркнуло: как же так? ведь поступало распоряжение замуровать как было! семилетка миновала, а бумаги- свитки все расползаются и расползаются! как же они умудряются сквозь стенки-то! Ладно, убедили! Размуровывайте и везите ваши книжки-бумажки в столицу! Чё там хоть накалякано?

Ну, размуровали. Собрали около десяти тысяч фрагментов. Причем часть рукописей, естественно, разошлась по рукам чиновников, осуществлявших, так сказать, весь комплекс мер по… Известно, например, что в сороковых годах японский музей в Киото Юринкан приобрел коллекцию Ли Шэн-до, руководителя той операции. А операция была произведена столь наплевательски к тому, ради чего, собственно, она была произведена, что русской экспедиции Ольденбурга (а вот и на-аши!) в 1914-1915 годах тоже удалось вывезти большую коллекцию, которая, правда, значительно уступает другим собраниям по количеству крупных и цельных рукописей, но превосходит их по общему числу фрагментов, количество коих превышает двенадцать тысяч единиц хранения… Мелкого, но… много.

И теперь разметало дунъхуанскую монастырскую библиотеку по фондам национальных библиотек Китая, Англии, Франции, Японии и России.

А что там, в свитках и фрагментах, написано – понять дано не многим, а лишь тем, кто всерьез и давно занят Востоком: большинство рукописей приходится на долю произведений, входящих в буддийский канон… а еще – конфуцианские, даосские… а еще касаемые манихейства и несторианства… а еще и зараза зороастризма туда же проникла. Языки используемые – все больше мертвые: согдийский, хотанский, кучинский, древнеуйгурский, павелецкий…

… Курский, Казанский, Савеловский, Ярославский. Вокзалы. Московские. И дело происходит в Москве. Ночь. Декабрь. Понедельник. Уже вторник. Год 1994-й.

А Дуньхуан – в книжке, в одной из тех книжек, которых у Инны не вагон, но тележка. Но не маленькая тележка. Крупноформатные тома в качественном коленкоре и с золотым тиснением, со смешным тиражом от пятисот до полутора тысяч. У издательства «Наука», у главной редакции восточной литературы – свои причуды.

Крупноформатные тома были на месте, мебель, аудио- и видеоаппаратура была на месте, постель была на месте (в смысле уложена свежей стопкой в шкафу, а не разворошена по тахте в ночном-кошмарном беспорядке). И посуда была на месте – в сушилке, чистая и… сухая (Колчин специально вгладелся, потом и пальцем провел – сухая, а значит, по меньшей мере сутки никто не пользовался, никого не было), спец- миска тоже сухая и чистая находилась там, где ей положено, на полу у балконной двери в кухне.