Андрей Троицкий - Бумер-2

Когда в комнату постучали, Шубин спрятал конверт и письмо в ящик стола. Шаркающей походкой добрел до двери, показалось, что за последние десять минут он постарел на десять лет. Открыв щеколду, он впустил в комнату Дашку. Вернувшись к столу, Шубин сел на стул, попытался взять газету, но руки вдруг затряслись. Он спрятал ладони под столешницей, чтобы Дашка не заметила этой предательской слабости.

— Чего ты хотела? — Шубин старался, чтобы голос звучал ровно. — А то я спешу. Еще на рынок надо за мясом.

Он решал про себя: оглушить Дашку этой ужасной новостью прямо сейчас или повременить. Лучше не откладывать. Держать в себе такое горе он не сможет. И от Дашки скрыть правду не имеет права. Но, с другой стороны, и торопиться некуда. Кольку уже схоронили… И все же надо сказать. Обязательно. И прямо сейчас. Это трудно, очень трудно, но иначе нельзя.

— Я тебя в коридоре хорошо не разглядела, — Дашка жевала резину и, прищурившись, разглядывала дядьку. — А ты чего это такой? Будто с перепоя?

— Радости нет, чтобы пьянствовать, — через силу ответил Шубин. — Выдумываешь всякие глупости: с перепоя.

— Просто лицо отечное и глаза слезятся.

— Лицо отечно — потому что отекло. А глаза слезятся…

Дальше Шубин не мог придумать и замолчал.

— Ладно, проехали. У меня только один вопрос, — выпалила Дашка. — Если мне понадобиться еще одна неделя, отпустишь? Я позже отработаю.

— Отпущу, Даша, — кивнул дядька. — Конечно, отпущу.

— Ну, тогда спасибо. Что-то ты сегодня добрый. Подозрительно добрый. Только сильно не похмеляйся. Знай меру.

Дашка выскочила на кухню, оттуда на заднее крыльцо и по тропинке прямиком к остановке. Она успеет к автобусу, потому что в запасе еще минут пять. На ходу Дашка гадала, что это приключилось с дядей Мишей. Он сам не свой, будто пыльным мешком прибитый. Наверняка вчера наклюкался до чертиков и рассказывать не хочет. В воспитательных целях. Автобус подошел, Дашка вскочила на ступеньку, забыв о дядькином пьянстве.

До элитного поселка, где стоял особняк Захарова, всего полчаса езды и четверть часа ходу.

Эту ночь Кот провел в новой квартире Димона. Вчера в ресторане бурного веселья почему-то не получилось. Ошпаренный все подливал в рюмки, подзывал метрдотеля, через него заказывал лабухам новые песни. Кот много ел и много пил, но почему-то жратва была перстной, как баланда, а водяра не брала. Две шлюхи, которых Димон подманил к столику, оказались изысканно вежливыми и эрудированными, даже между делом помянули Северянина и Бродского. Когда долбанули по бутылке шампанского, перешли на глаголы и междометия. Костян, оглушенный музыкой, молчал и о чем-то раздумывал.

Димон, уже не пытавшийся его растормошить, заплатил девочкам за потраченное время, крикнув мэтра, бросил на стол деньги. И предложил прикончить жалкий огрызок вечера у него дома. За столом в гостиной приговорили еще одну бутылку, за пустыми разговорами засиделись за полночь. И разошлись по разным комнатам.

Костян проснулся рано. Окно спальни для гостей, где он ночевал, выходило на восток. Кот открыл балкон, вышел на воздух и закурил. Он долго наблюдал, как багровый солнечный диск поднимается над Москвой, а на проспекте с каждой минутой прибывает автомобилей.

На мягкой круглой кровати, похожей на вертолетную площадку, он, как ни странно, спал плохо. А сон оказался таким реалистичным и страшным, что лучше бы Кот вообще не засыпал. Приснилось, что он еще на зоне, сидит у постели Кольки. Впрочем, догадаться, что это именно Колька, довольно трудно. Лицо и грудь человека неумело наспех обмотано бинтами, на которых запеклась кровь и какая-то вонючая мазь, похожая на дерьмо. Колька пытается что-то сказать, но вместо слов из груди выходят только глухие стоны и коровье мычание.

У изголовья кровати стоит Чугур в кителе, перепачканном краской. Он сосредоточен и деловит, в одной руке держит раскрытый блокнот, другой рукой что-то записывает на бумаге. Не иначе как Колькино мычание. Наконец, засовывает блокнот в портфель из свиной кожи, и, выдерживая паузы между словами, говорит: «Похоже, откидывается твой друг. Жаль. Он был хорошим парнем, но сам все испортил. Ты же понимаешь, о чем я?»

Костян тупо кивает головой, мол, понимаю, хотя на самом деле ни хрена не может понять. «Все, что Шубин сказал сейчас — очень важно, — продолжает кум. — Я протокол состряпаю, по форме, как положено. А ты, как освободишься, придешь подписать. Уже завтра бумаги наверх уйдут. Там очень интересуются этим делом». «У вас китель испачкан, гражданин начальник», — говорит Кот. «Что китель? — морщится Чугур. — Всего-навсего тряпка с погонами. Есть в жизни вещи поважнее. Сейчас не до этого».