Андрей Троицкий - Черный Бумер

В тот же день Элвиса доставили в следственный изолятор, посадив на «сборку»в огромную камеру с высоким потолком, где вдоль стен были установлены узкие лавочки, на них маялись десяток вновь прибывших арестантов, ожидая оформления бумаг, анализа крови, снятия отпечатков пальцев, фотографирования и прочих формальностей, после которых людей разведут по разным хатам.

Давно стемнело, когда Элвиса заткнули в камеру на втором этаже, большое помещение с трехъярусными шконками. Это был обычный общак, набитый всяким сбродом, случайными пассажирами, первоходцами, мужиками, комерсами, а не камера с литером «спец»для рецидивистов, буйных блатняков и воровских авторитетов. В камере на сорок рыл оказалось человек двадцать, не больше. Утомленный бесконечным тяжелым днем, Элвис, преступив порог, поприветствовал сокамерников: «Здорово, братва». И, получив приглашение, присел к дубку, широкому столу, стоявшему под зарешеченным окном, переговорил с воровским положенцем, смотрящим по камере, коротко и ясно объяснив, что за статью ему клеят и что «на общее»ему, пока не придет подогрев, кинуть нечего.

Еще через полчаса он, подложив под голову кожанку, растянулся на средней шконке. Верхний свет вырубили, только над дверью горела яркая лампочка под железной решеткой. Кажется, Элвис должен был уснуть, еще не успев закрыть глаз, но сон не шел. Кто-то из сердобольных контролеров оставил на ночь открытой кормушку, отверстие в двери, через которую подвали пищу, это для лучшей вентиляции. Но дышалось тяжело, из бетонных стен, кажется, насквозь пропитанных удушливыми испарениями, сочилась вода. Были слышны шаги к коридоре, вертухай, мотался от двери к двери, заглядывая в глазок, за окном завывал ветер, налетавший с реки, кто-то громко с присвистом храпел на верхней шконке, кто-то кашлял взахлеб.

Элвис спрашивал себя: как он оказался в этой помойке и когда отсюда выберется. Он думал о том, где сейчас Бобрик и Ленка. И успокоился той мыслью, что им сейчас наверняка лучше, чем ему.

Выбравшись с заднего сидения «Мерседеса», Михаил Адамович Демидов велел водителю поставить машину за угол и ждать его возвращения. В здание театра он вошел со служебного входа, назвал охраннику свою фамилию, добавив, что договорился о встрече с главным режиссером, и, расписавшись в журнале для посетителей, лифтом поднялся на третий этаж. Здесь он едва не заблудился в бесконечном кривом коридоре, уходящим куда-то в темноту. Ударившись об огромный сейф, стоящий на дороге, он догадался постучаться в первую же дверь и подробно расспросить, как пройти Эдуарду Павловичу Поветкину. Режиссерским секретарем оказалась маленькая женщина в строгом костюме, похожая на постаревшего ребенка. И голос у нее был тихий, какой-то булькающий, как ручей в овраге, Демидову приходилось переспрашивать, повышая голос.

— Пожалуйста, говорите тише, — прожурчала секретарь, прикладывая палец к увядшему рту. — Поветкин не любят, когда шумят в приемной. Он творческий человек, любая мелочь может сбить ход его мыслей, вывести из себя. Посидите в кресле.

— Чего? — переспросил Демидов, по жестам секретаря, догадавшись, что ему предлагают присесть. Кажется, не только сам Поветкин, но все его окружение, твердо уверовало в гениальность этого типа, заражено его звездной болезнью. Это заболевание хуже сифилиса, черта с два вылечишься. — Посидеть? А?

Секретарь исчезла за двустворчатой дверью. Долго дожидаться Демидову не пришлось, через минуту в приемной появился сам Поветкин, одетый в куцый вельветовый пиджак с декоративными заплатками на рукавах и бабской косынкой на шее. Патлы, давно не знавшие мыла и ножниц, закрывали шею. Поветкин напоминал опустившегося на дно жизни свободного художника, не сумевшего продать за последний год ни единой картины, а не режиссера крупного театра. Хозяин принял гостя тепло, как старого друга, о встрече с котором мечтал много лет, двумя руками потряс ладонь Демидова и велел секретарю изобразить кофе и вызвать наверх Самсонова.

Провел гостя в кабинет, лишенный капли человеческого уюта. У двух мольбертах установлены эскизы к спектаклям, выполненные маслом и натянутые на деревянные рамы. К стенам конторскими кнопками пришпилены старые афиши, зарисовки на ватмане, у двери, как часовые, стоят причудливые фигурки цирковых клоунов и животных из папье-маше. В дальнем углу продавленный диван, прикрытый синим пледом в сомнительных пятнах. Усадив Демидова за приставной столик для посетителей, Поветкин занял место за большим столом и раскрыл ежедневник. Он знал почти наверняка, о чем пойдет разговор и чем этот разговор окончится. Оставались мелочи, техническая сторона вопроса.