Андрей Троицкий - Черный Бумер

— Я ехал из Владимира. Ночь, на трассе скользко, скорость сто пятьдесят, — говорил мужчина. — Лопается покрышка, а я как раз по мобильнику говорил. Короче, вылетаю с дороги в чисто поле. Тачка становится на уши. Четыре раза перевертывается через крышу. Сработали передние и боковые подушки безопасности. На мне ни царапины, только нос разбит. А вместо нового «лексуса»груда металлолома.

— Ну, подушки… Тут все понятно. Ладно, надо закругляться. Или мы тут ночевать останемся?

— А чего… Подходящее место.

Кто-то хмыкнул. Петя закрыл целый глаз. Вероятно, эти люди сами не рискнули вести его в больницу, побоялись трогать тело, вдруг у пострадавшего травма позвоночника. Люди просто вызвали «скорую». Теперь нужно набраться сил, немного потерпеть. Но позвоночник цел, ведь он чувствует одну ногу, — эта мысль вертелась в голове, как заезженная пластинка, не уходила. У него крепкое молодое сердце, он выкарабкается. Петя сказал себе, что попадал еще и не в такие переплеты. Взять хотя бы прошлогоднюю аварию на Минке…

Он хотел что-то сказать, но язык не слушался. Попытался вытянуть левую ногу и застонал. Тихо, едва слышно. Разговор оборвался. Один из мужчин, сделав несколько шагов вперед, встал над Петей. Поднял ногу и толкнул его подошвой ботинка в плечо, перевернув с бока на спину.

— Смотри-ка, а он жив, — сказал мужчина. — Вот, бляха, дела. Такой удар, и он жив. Что за херня? Глазам своим не верю.

Двое других мужчин тоже подошли, их темные фигуры навился над Петей.

— Иногда удивляюсь живучести человека, — сказал один. — Кажется, от чувака мокрого места не должно остаться. А, нате… Еще голос подает. Ладно, раз так получилось, надо все заканчивать. И возвращаться тем же ходом.

Человек, который подошел первым, присел на корточки. Петя, прищурив здоровый глаз, заглянул ему в лицо, освещенное автомобильными фарами. Человек как человек, лет сорок с лишним, светлый костюм, из уха торчит клок ваты. Мужик наклонился ближе, словно хотел понять, Петя действительно жив и в сознании или переживает последний приступ агонии.

— У, блин. Черт… Е-мое.

— Чего с тобой? — спросил кто-то из темноты.

— В ухе стреляет. Наверное, я хожу не к тому врачу. Это фитиль в нестранном халате месяц не может определить, что у меня за болезнь. Жру антибиотики горстями. И никаких сдвигов.

— Ну, ты долго будешь возиться? Или тебе трудно это сделать?

— Не трудно, — ответил человек, страдающий болью в ухе. — Легче, чем отправить телеграмму любимой мамочке. И, главное, дешевле.

Мужчина протянул обе руки к Пете, приподнял голову. Одной лапой крепко ухватился за подбородок слева, другой рукой вцепился в волосы справа. Резко дернул на себя подбородок, другой ладонью с силой толкнул в висок. Последнее, что услышал Петя, хруст шейных позвонков.

На место встречи, перекрестке двух дорог местного значения, Саша Бобрик, боясь опоздать, прибыл раньше назначенного времени. Он съехал на обочину, слез с мотоцикла и, повесив шлем на руль. Бобрик прошелся вдоль дороги до развилки, осмотрелся по сторонам. Узкая дорога, по которой он сюда приехал, проходила лесом и упиралась в такую же двухрядную дорогу, пересекавшую первую под углом девяносто градусов.

На той стороне, сколько хватает взгляда, тянется глухой забор дачного товарищества, увенчанный тремя нитками колючей проволоки. Видны крыши домиков, макушки старых яблонь и ближний скворечник на длинной жердине. У дорожной развилки будка автобусной остановки, сложенная из бетонных плит. Возле нее прямо на землю свалены огромные потрепанные рюкзаки, спортивные сумки и палатки в чехлах, поверх этого добра расстелили спальный мешок. На рюкзаках спят три девчонки в брезентовых робах. Один парень разлегся на жесткой скамейке, накрыв голову газетой. Еще двум парням удобных мест не досталось, они устроились в траве на обочине, перевернув гитару, разложили на ней карты. Видимо, туристы не успели на последний автобус и, дожидаясь утра, провели ночь у дороги. Один из парней, оторвавшись от игры, помахал мотоциклисту рукой. Бобрик махнул ладонью в ответ, пожалев туристов, которым еще долго тут торчать.

На небе уже отпечатался свет блеклой зари, но солнца еще не видно. В оврагах у обочины лежит туман, от которого скоро не останется следа, слышен унылый голос кукушки. Следить за кукованием, подсчитывая, сколько еще лет остается топтать землю и коптить небо, почему-то не хотелось. Тяжелая после бессонной ночи голова соображала туго, душе было тоскливо и муторно. Место тихое, вдалеке от станции, здесь не слышен шум поездов и гул автомобилей, проезжающих по основной трассе. Прикурив сигарету, он проводил взглядом грузовик с песком и долго разглядывал неприличную картинку и надпись из трех слов на дачном заборе. Картинка хорошая, она и без слов понятна, поэтому матерщина тут ни к чему, — решил Бобрик.