Майкл Смит - Те, кто приходят из темноты

Через час Джина решила, что с нее достаточно. Громкая музыка ей почти не мешала, пока она смотрела телевизор краем глаза, да и звук стал на некоторое время немного потише — видимо, Джош делал уроки, и она испытала невероятное облегчение. Но пронзительные вопли снова набирали силу, а через десять минут начинался повтор серии «Западного крыла», которую она пропустила. А чтобы следить за тем, что происходит у этих парней из Белого дома, говорящих со скоростью пулемета, нужно иметь свежую голову, тишину и покой. Кроме того, было начало десятого, а это уже не шутки.

Джина заорала, подняв голову к потолку (комната Джоша находилась прямо над ней), но, судя по всему, старалась зря. Тяжело вздохнув, она поставила изрядно опустевшую тарелку на кофейный столик и встала с дивана. Медленно поднялась по лестнице, чувствуя, как ей мешает идти стена шума, и принялась колотить в дверь сына.

Довольно быстро ей открыл тощий паренек с чудной прической. На какое-то мгновение Джина его даже не узнала. Перед ней стоял не мальчик, ничего подобного, — она вдруг поняла, что они с Биллом живут в одном доме с молодым мужчиной.

— Милый, — сказала она. — Я не хочу критиковать твои предпочтения, но нет ли у тебя чего-нибудь более похожего на музыку, раз уж ты решил включить ее так громко?

— Чего?

— Сделай потише.

Он криво ухмыльнулся и вернулся в комнату, чтобы убавить звук. Шум уменьшился вполовину, и Джина осмелилась войти. Она вдруг сообразила, как давно не была здесь одновременно с сыном. Когда-то они с Биллом не один час просиживали на этом полу, наблюдая за тем, как их малыш ковыляет на неуверенных ножках по комнате и с победным «Га!» приносит им разные вещицы, а они восхищаются волшебством, происходящим у них на глазах. Потом они укладывали Джоша в кровать и читали ему сказку, иногда две или даже три, а годами позже помогали сыну с домашними заданиями, решали вместе задачки по математике.

Но с прошлого года правила изменились. Теперь она заходила сюда одна, убрать кровать или сложить футболки в стопку. Она делала все быстро и не задерживалась ни на одну лишнюю минуту, потому что слишком хорошо помнила свою юность и уважала личное пространство сына.

Среди хаоса раскиданной повсюду одежды, футляров от дисков и останков по крайней мере одного разобранного на составляющие компьютера она заметила признаки того, что он делал уроки.

— Как дела?

Джош пожал плечами. Она помнила, что он сражается с французским.

— Нормально, — добавил он.

— Хорошо. А кого ты слушаешь?

Джош едва заметно покраснел, словно его мамочка задала неприличный вопрос.

— Стью Резни, — с вызовом ответил он. — Он…

— Был ударником в «Фэллоу». Я знаю. Слушала их в «Астории». До того, как они распались. Он был так истощен, что свалился со своего стула.

Она еле сдержала улыбку, когда увидела, что от удивления у ее сына брови поползли вверх.

— Ты не мог бы сделать звук потише, хотя бы на время, милый? Я хочу посмотреть телевизор. Кроме того, прохожие на улице едва передвигают ноги и зажимают руками кровоточащие уши, а тебе прекрасно известно, как плохо это влияет на стоимость недвижимости.

— Конечно, — сказал он с открытой улыбкой. — Извини.

— Ничего страшного, — ответила она.

«Надеюсь, у него в жизни все будет просто замечательно», — подумала она.

Он был хорошим мальчиком, вежливым, немного ленивым, но тем не менее делал почти все, что положено, по дому или по учебе — рано или поздно. Без малейшего намека на эгоизм Джина считала, что характер сына — заслуга не только мужа, многое он взял от нее. Этот молодой человек много времени проводил в одиночестве и редко выглядел более счастливым, чем когда что-нибудь разбирал, а потом собирал. Все это, конечно, хорошо, но она надеялась, что пройдет совсем немного времени, прежде чем она заметит у него признаки первого похмелья, — мужчина не может жить только возней со всякими железками, даже в наши странные времена.

— Чуть позже, — сказала она себе, надеясь, что это прозвучит сколько-нибудь убедительно.

В дверь позвонили.

Быстро спускаясь по лестнице, Джина услышала, что музыка стала тише, и улыбнулась. Когда она открыла дверь, на ее лице еще оставалось довольное выражение.

Снаружи было темно, и фонари на углу отбрасывали оранжевый свет на листья, устилавшие тротуар и лужайку. Ветер резвился среди тех, что еще оставались на деревьях, и они, кружась, падали на землю и уносились к перекрестку.