Александр Щелоков - Меч Аллаха

И сразу коридор наполнился шумом. В вагон вошли три офицера. Один вел на поводке вислоухого сеттера.

Гордов очень быстро понял, что пришедшие имеют вполне и заранее определенную цель. Вся группа остановилась перед третьим купе. Песик замер возле открытой двери, помотал хвостиком и вопросительно посмотрел на хозяина.

— Ищи, Джеф, — сказал тот. — Ищи.

Песик покрутил головой, оглядываясь, и, потягивая носом застарелые вагонные запахи, двинулся внутрь купе. Обнюхал выставленные чемоданы пассажиров и вдруг, водрузив передние лапы на полку, уткнулся носом в спортивную сумку Андрея. Тявкнул довольно и закрутил хвостом.

— Ай, молодец! — похвалил пса хозяин. — Ай, Джеф, молодец!

И сразу, уже не умильным, а протокольным милицейским голосом спросил:

— Чья сумка?

— Моя, — выступил вперед Андрей.

— Понятые, подойдите! — приказал капитан. — Собака указала наличие наркотиков. Будет произведен досмотр вещей.

Понятые, одним из них оказался Бурге, вторым — Абдужабар Хакимов, остановились в дверях.

Капитан торжественно поднял сумку Андрея и высыпал содержимое на полку. Пошуровал рукой, раздвигая вещи, и приказал песику обнюхать каждую.

Собака, виновато виляя хвостом, отошла от полки. Она ничего не нашла.

— Где наркотики? — с холодной яростью спросил капитан. Выглядеть дураком, обмишурившимся на глазах сослуживцев и понятых, ему явно не хотелось.

Андрей пожал плечами:

— Не понимаю, о чем вы?

Капитан нагнулся к сумке, принюхался.

— Она у вас пахнет коноплей.

— И что из того? — спросил Андрей. — Существует запрет на то, чтобы вещи чем-то пахли?

Капитан одернул тужурку, яростно сверкнул глазами.

— Погоди, ты еще мне попадешься! — Он повернулся к своим. — Уходим. А вы, — это уже понятым, — свободны.

Колеса вагонов громко стучали на стыках. Поезд змеей перегибался на стрелке, сворачивая на главную магистраль. Андрей видел, как под тяжестью вагонов дышат бетонные шпалы. Когда локомотив притормаживал, вагоны набегали один на другой и металл автосцепок звенел и ухал.

— Казахстан! — Проводница объявляла эту торжественную новость, заглядывая поочередно в каждое купе. — Проверка документов!

Вскоре в вагоне появился представитель власти. Он шел по проходу тяжелой походкой, суровый, массивный, уверенный в себе и своем праве действовать от имени и по поручению… Непроницаемое лицо каменного изваяния блестело от пота. Мятая несвежая форма с белыми соляными разводами под мышками, похоже, не знала стирального порошка и утюга. Он остановился у входа в купе, оперся обеими руками о косяки, навис мощной фигурой над пассажирами.

— Россия, — прозвучало не вопросом, а утверждением. — Все ездите и ездите?

Лысый взял со стола сложенные один на другой паспорта и протянул контролеру:

— Вот наши паспорта и вкладыши, раис.

Из корочек документов торчали вложенные в них казахские банкноты по пятьсот теньге, примерно равные российской сотне.

Не раскрывая паспортов, строгий начальник — раис, вытягивал из них деньги. Делал это степенно, не таясь, как то делают его европейские коллеги. Прежде чем сунуть купюру в карман, подносил ее к глазам и рассматривал на просвет, любуясь изображением арабского просветителя Аль Фараби.

Стараясь убедить власть в том, что банкноты не фальшивые, Лысый льстиво проговорил:

— Якши, раис. Якши.

Строгий представитель власти выдернул из паспорта последнюю купюру, небрежно бросил паспорта на столик и нравоучительно сказал:

— Якши, это там у них, — он кивнул в сторону, откуда шел поезд. — У нас в Казахстане надо говорить жаксы.

Подтвердив незыблемость государственного суверенитета в сферах правопорядка и языка, контролер двинулся дальше по коридору.

Гордов вернулся в купе. Подчеркнуто показывая свое любопытство соседям, сказал:

— Ни черта не понял, что тут у нас произошло.

Обычно в таких случаях находится кто-то все знающий и понимающийся, ко всему охотно соглашающий объяснить непонятливым суть дела. Таким оказался интеллигентный узбек в модных узких прямоугольных очках, лежавший на верхней полке и за время, как Городов сел в поезд, ни разу с нее не слезший.

— Обычное дело, — сказал он с глубокой убежденностью в своей правоте, свойственной диссидентам, осуждающим государственные порядки, — таможня, как это лучше сказать по-русски? — вышла потрясти лохов. Так?

— Наверное, — согласился Гордов. — Во всяком случае, я понял.