Питер Страуб - Глотка

– Три, – сказал я, а потом добавил: – Шутка.

Фельдшер злобно кольнул меня иглой. Тело Фонтейна стало сползать с носилок, и они попытались закинуть его обратно как можно аккуратнее.

– Черт побери, – сказал фельдшер, лица которого мне было не видно. – Да этот парень – Пол Фонтейн.

– Точно, – дружелюбное лицо чернокожего фельдшера словно парило надо мной в воздухе.

– А ты тоже полицейский? Как тебя зовут, приятель?

– Фи Бандольер, – сказал я и, к удивлению фельдшера, рассмеялся.

То, что впрыснул фельдшер в мою вену, немного уняло боль и заставило мое беспокойство подняться к крыше машины, где оно висело теперь, точно маслянистое облако. Мы – беспокойство, санитары, сползающее тело Фонтейна и я – продолжали свою поездку на луну.

– Этот Фонтейн, кажется, не доедет до больницы живым, – сказал санитар, и из облака тут же выделилась информация о том, что я слышал последние слова Фонтейна, но понял только одно из них. Он старался, он выдавил из себя слово, которое предназначалось мне. Колокол. Не спрашивай, по ком звонит колокол. О чем рассказывает он, какие страхи будит в людях, о какой опасности пытается предупредить. Интересно, что случилось с Аланом Брукнером? Запомнит ли Сонни Беренджер все, что я сказал ему? Мне казалось почему-то, что очень многие полицейские захотят навестить меня в моей больнице на луне. А потом я вдруг уплыл куда-то.

Я проснулся под огромной головой рентгеновского аппарата, направленного на мою грудь, покрытую окровавленными бинтами. Техник в шлеме и защитном жилете приказал мне оставаться неподвижным. Вместо одежды на мне была голубая больничная рубаха, застегнутая сзади и спущенная с моего правого плеча подобно тоге. Кто-то успел отмыть меня от крови, и теперь грудь пахла спиртом. Больше всего меня удивило то, что я стоял на собственных ногах.

– Не могли бы вы стоять спокойно? – спросило чудовище в шлеме, а машина щелкнула и зажужжала. – А теперь повернитесь спиной. – Оказывается, я даже мог поворачиваться. Очевидно, такие чудеса происходили со мной уже некоторое время. – Теперь поднимем руку, – потребовал санитар и вышел из-за машины, чтобы схватить за локоть мою правую руку и резко дернуть ее вверх. Санитар не обращал ни малейшего внимания на звуки, которые я издавал. – Держите вот так. – Снова щелчок и гудение. – А теперь можете идти в палату.

– Где я?

Санитар рассмеялся в ответ на мой вопрос.

– Я говорю серьезно. Что это за больница?

Он вышел, не говоря ни слова, а ко мне поспешила появившаяся непонятно откуда сестра. Она сообщила, что я нахожусь в больнице Сент-Мэри. Еще одно возвращение домой. Именно в больнице Сент-Мэри я провел два месяца на седьмом году своей жизни, и именно здесь медсестра по имени Хэтти Баскомб сообщила мне, что мир наполовину состоит из ночи. Больница, представлявшая собой большую грязную кучу коричневого кирпича, находилась всего в квартале от школы, которую я закончил. В реальном времени, если такое существует на этом свете, вся поездка в «скорой помощи» должна была занять не больше пяти минут. Медсестра подвесила мне руку на перевязь, завязала сзади тесемки больничной рубашки, посадила меня на инвалидное кресло, повезла вниз по коридору, загрузила в пустой лифт, затем выгрузила из него и привезла, лавируя по узким коридорам в комнату с высокой больничной койкой. И комната, и койка, очевидно, предназначались мне. Медсестра сказала, что со мной хочет поговорить очень много народу – я был очень популярным парнем. – Медсестра была слишком молода, чтобы знать Грету Гарбо, но все же она оставила меня одного.

Через десять минут в палату вошел доктор с растерянным выражением лица и крафтовым конвертом в одной руке.

– Ну, мистер Андерхилл, – сказал он. – Вы поставили перед нами весьма необычную проблему. Пуля, попавшая вам в грудь, прошла мимо легкого и засела под правой лопаткой. Но вы носите в себе столько железа, что мы не можем отличить на снимках эту пулю от всего остального. В таких обстоятельствах, я думаю, нам придется просто оставить пулю там.

Доктор улыбался, переминаясь с ноги на ногу и сжимая в руках на уровне пояса конверт с моими снимками. – Вы не могли бы разрешить небольшой спор между мною и рентгенологом? Что с вами произошло? Травма на производстве?

У него были ясные голубые глаза, густая белокурая челка и ни одной морщинки.

– Когда я был маленький, – сказал я. – Я проглотил магнит.

В центре его лба появилась тоненькая горизонтальная морщинка.