Питер Страуб - Коко

Конор с Мэнли довели Денглера до основной колонны. Хотя в Денглера попали и у него постоянно шла кровь, рана его тем не менее оказалась поверхностной – пуля вырвала кусок мяса из левой руки. Питерс заставил его лечь, обработал и перевязал рану и объявил, что Денглер может передвигаться самостоятельно.

Конор был уверен, что, если бы Денглер не был в тот день ранен, хотя и легко, Я-Тук ничем не отличался бы для них от множества других заброшенных деревушек, через которые они прошли. Вид Денглера, страдающего от боли, удручающе подействовал на остальных. Все они так или иначе верили в несокрушимость Денглера, и увидеть его на полу бледным, истекающим кровью было все равно, что увидеть мертвым. После этого неудивительно было охватившее солдат желание все крушить и взрывать, неудивительно, что в Я-Тук они перешли все границы. После этих событий никогда уже не было все по-прежнему. Даже Денглер как-то сник, возможно потому, что заседание военного трибунала, на котором их судили, было публичным. Что касается самого Конора Линклейтера, то он усиленно глотал таблетки и, постоянно находясь в состоянии наркотического опьянения, вообще смутно помнил, что происходило с ним со дня событий в Я-Тук до самой демобилизации. Но одно Конор помнил точно: непосредственно перед судом он отрезал уши убитому вьетнамскому солдату и вложил ему в рот карту с надписью “Коко”.

Конор понял, что настроение его опять может испортиться, и пожалел о том, что вообще упомянул Мэнли.

– Нальем-ка еще, – предложил он, подходя к столу. Трое друзей с улыбкой смотрели на Конора – как и в прежние времена, он умел создать хорошее настроение.

– За двадцать четвертый пехотный полк Девятого батальона.

Еще глоток водки – и перед глазами Конора встало лицо Харлана Хьюбска – парня, который налетел на мину – споткнулся о проволоку и погиб всего через несколько дней после того, как появился в Кэмп Крэнделл. Линклейтер хорошо запомнил смерть Хьюбска, потому что примерно через час, когда они добрались наконец до края небольшого минного поля, растянулись на траве и вытянули ноги, Конор заметил кусок проволоки, прицепившийся к правому ботинку.

Единственная разница между ним и Хьюбском была, таким образом, в том, что мина, предназначенная тому, сработала, как и должна была сработать. Теперь Хьюбск был лишь именем на одной из плит Мемориала. Конор пообещал себе, что обязательно найдет его имя, когда они наконец доберутся туда.

Биверс решил выпить за Тин-Ман, и, хотя все присоединились к нему, Конор прекрасно понимал, что все, кроме Гарри, были неискренни.

Майкл Пул поднял тост за Си Ван Во, что было, по мнению Конора, вообще смешно.

Сам Конор заставил всех выпить за “Элвиса”. А Тино Пумо вообще стал настаивать на том, чтобы ему дали произнести тост в честь Дон Кучио – проститутки, которую он встретил в отпуске в Австралии, в Сиднее. Конора так рассмешило это предложение, что ему пришлось прислониться к стенке, чтобы не упасть, сотрясаясь от хохота.

Но затем им вновь овладели мрачные чувства. Ведь если вернуться к действительности, он по-прежнему был безработным работягой, который сидит в номере с адвокатом, доктором и владельцем ресторана, настолько модного, что его фотографии печатают в журнале.

Конор поймал себя на том, что внимательно изучает Тино. Тот напоминал картинку из SQ. Тино всегда прекрасно выглядел, но особенно хорошо – у себя в ресторане. Конор заходил в его ресторан раза два в год, но большую часть денег тратил обычно в баре. Однажды он видел там аппетитную маленькую китаяночку, которая, очевидно, и была Мэгги Ла.

– Эй, Тино, какое самое лучшее блюдо в твоем ресторане? – Конор подчеркнул интонацией слово “лучшее”, но никто, видимо, этого не заметил.

– Наверное, утка по-сайгонски, – ответил Тино. – По крайней мере, у меня оно на сегодняшний день любимое. Жареная маринованная утка с рисовой лапшой. Потрясающий вкус. Это невозможно описать.

– А туда ты тоже кладешь этот их рыбный соус?

– Нуок-мам? Конечно.

– Не понимаю, как люди могут есть всю эту гадость. Помнишь, когда мы были там, мы ведь точно знали, что это совершенно несъедобно.

– Нам было тогда по восемнадцать лет. У нас были другие представления о том, что такое хорошая пища. Нам казалось, что это – огромный бифштекс с жареной картошкой.

Конор не стал признаваться Тино, что ему до сих пор так кажется. Он допил остававшуюся в фужере водку и почувствовал, что настроение непоправимо испорчено.