Питер Страуб - Тайна

Фон Хайлиц положил руку ему на плечо.

— Я давно потерял и счет. Думаю, более двухсот.

— Двухсот! И сколько же из них вы раскрыли? Старик не стал прямо отвечать на этот вопрос.

— Когда-то я провел очень интересный год в Новом Орлеане, расследуя серию отравлений среди преуспевающих бизнесменов. В результате меня тоже отравили, но я принял меры предосторожности и успел принять необходимую дозу противоядия, — фон Хайлиц чуть было не рассмеялся, взглянув на выражение лица Тома. — Правда, противоядие, к сожалению, не спасло меня от недельного пребывания в больнице.

— Вы пострадали всего один раз? — спросил Том.

— Однажды в меня стреляли — попали в плечо. Четыре раза приходилось стрелять мне. В штате Мэн здоровенный громила сломал мне руку, когда я фотографировал «мерседес-бенц», спрятанный в сарае за его домом. Еще двое мужчин бросались на меня с ножами — один в нескольких кварталах от того места, где мы виделись с тобой сегодня днем, другой в отеле под названием «Коссад Киз» в Бейкерсфилде, штат Калифорния. Однажды меня здорово избил человек, прыгнувший мне на спину в одной из узеньких улочек близ Армори-плейс, рядом с отделением полиции. А в городе Форт Уорт, Техас, один сенатор, убивший около дюжины проституток, чуть не угробил меня, ударив по затылку молотком. Он проломил мне череп, но я успел выписаться из больницы и прийти посмотреть на его казнь.

Фон Хайлиц потрепал Тома по плечу.

— Иногда бывает грустно обо всем этом вспоминать.

— А вы убивали кого-нибудь.

— Я убил одного-единственного человека — того, который сломал мне руку. Это было в сорок первом году. В конце любого расследования меня обычно одолевает депрессия, но в тот раз было хуже всего. Я вернулся на Милл Уолк с загипсованной рукой и месяца два отказывался отвечать на телефонные звонки и выходить из дому. Я почти ничего не ел. Это было что-то вроде нервного срыва. В конце концов я сам отправился в психиатрическую клинику и провел там еще два месяца. «Почему вы всегда носите перчатки? — спросил меня доктор. — Неужели этот мир кажется вам настолько грязным?» Я, помню сказал ему: «Я и сам такой же грязный, как этот мир. Может, это я не хочу загрязнять его своими прикосновениями». Однажды я поймал в зеркале свой взгляд и был поражен тем, что увидел, — передо мной было лицо взрослого человека, которым я успел стать незаметно для самого себя. Скоро депрессия потихоньку отпустила меня, и я вернулся сюда. А потом постепенно стал отказываться от дел, которые требовали выезда на континент. Через какое-то время скандал, связанный с убийцей моего отца, забылся, и я стал жить спокойно. Старик снял руку с плеча Тома и потянул к себе спинку его стула, чтобы заглянуть мальчику в лицо. — Несколько лет назад я увидел тебя в весьма неожиданном месте. И сразу понял, что когда-нибудь мы встретимся и между нами состоится такой вот разговор.

Фон Хайлиц быстро обошел вокруг стола и сел на свое место.

— Я хотел показать тебе первые страницы этой книги, а вместо этого заболтался над самым твои ухом, — сказал он. — Посмотри же, что там внутри, пока ты не заснул совсем.

Но Тому меньше всего хотелось сейчас спать. Он молча смотрел на сидящего напротив Леймона фон Хайлица, рука которого, затянутая в перчатку, медленно открывала кожаный переплет. Старик выглядел осунувшимся, черты его лица казались при мягком свете ламп как никогда благородными, седые волосы отливали серебром. Том вдруг осознал наконец в полной мере, что перед ним — вовсе не тень, а реальная личность. В нескольких ярдах от него сидел немного высокомерный, слегка поблекший и ставший ниже ростом в результате прожитых лет, великий детектив, человек, фигура которого стоит за тысячами романов, кинофильмов и театральных пьес. Он не выращивает орхидеи, не впрыскивает себе семипроцентный раствор кокаина, не произносит фразы типа: «Властители Афин!». Это просто старик, который редко выходит из дома. И всю жизнь Тома он жил в доме напротив.

Книга, лежавшая на столе, представляла собой более элегантную версию его альбома с газетными вырезками. Том прочел на странице слева огромный заголовок: «Исчезла из дома». Ниже следовал подзаголовок, набранный шрифтом поменьше: «Джанин Тилман, постоянно проживающую на Милл Уолк, последний раз видели в пятницу». Ниже следовала фотография эффектной блондинки в меховой шубе, выходящей из экипажа, запряженного четверкой лошадей. Волосы ее были зачесаны назад, а шею украшало бриллиантовое ожерелье. Женщина казалась богатой и холеной, она явно позировала для фотографии — широкая улыбка выглядела неестественно. Том сразу понял, что Джанин Тилман сняли в момент прибытия на благотворительный бал. Она напоминала его мать на старых снимках, сделанных в те времена, когда та была еще Глорией Апшоу, активным членом молодежной организации Милл Уолк. Том посмотрел на дату — семнадцатое июня двадцать пятого года.