Дэвид Розенфелт - Жизнь взаймы (в сокращении)

Может быть, я уже бывал там. Может быть, я уже двадцать лет подряд хожу к нему на терапию.

Может быть, Филипп Гарбер — мой кузен или брат.

Лексингтонский институт психоанализа располагался в четырехэтажном особняке из коричневого камня на Восточной Шестьдесят восьмой улице, неподалеку, как этого и следовало ожидать, от Лексингтон-авеню. Такой особняк могли бы назвать «домом» только богатые, очень богатые люди — он наверняка стоил много миллионов, даже если его продали «по дешевке».

Здание показалось мне смутно знакомым. Подавленное воспоминание? Может быть, мне удастся до него добраться…

Кабинет доктора Гарбера располагался на четвертом этаже. Сам доктор был моложе, чем я ожидал, лет сорока. Он встретил меня улыбкой и рукопожатием.

— Ричард, спасибо, что зашли. Рад вновь вас видеть, — сказал человек, которого я видел первый раз в жизни. В холле рядом с кабинетом стоял кофейный аппарат.

— Как всегда — черный, с одной порцией сахара?

Я кивнул. Определенно он меня знал.

Не продумав заранее, насколько стоит с ним откровенничать, я решил сразу выложить карты на стол:

— Доктор Гарбер, я не помню, чтобы мы с вами встречались.

Если он и был шокирован моими словами, на его лице ничего не отразилось.

— Понимаю, — только и ответил он. — Должно быть, вы изрядно запутались.

— Я бы выразился более сильно, — сказал я. — Я бывал тут?

Он кивнул:

— Да. Три раза. Каждый раз по часу.

— Три раза… — повторил я.

— Почему бы вам не присесть? — Он указал на стул, и я сел.

Я немного нервничал из-за того, что мог услышать, и потому решил завязать светский разговор. На столе у доктора стояла фотография, на которой он был запечатлен в кабине самолета.

— Летаете?

Он улыбнулся.

— Страсть, которой я потакаю. Но давайте поговорим о вас. Начните с самого начала. — Он достал ручку и открыл блокнот.

— Собственно, для меня это и есть начало. Может быть, вы расскажете мне, о чем мы говорили, когда я сюда приходил? Я был вашим пациентом?

— Да. И мы говорили о некоторых ваших переживаниях.

Моя жизнь катится под откос, а он отделывается стандартными штампами психиатра!

— Я говорил с вами о женщине по имени Джен?

— Да. Должен сказать, я читал вашу статью. Собирался позвонить вам, но решил, что вы свяжетесь со мной сами.

— Что я говорил о ней?

Гарбер помолчал, словно взвешивая, что следует сказать. Я понял, что подобное нечасто встречалось в его практике.

— У вас были фантазии… Они вас пугали.

— Какие фантазии? — спросил я в ужасе.

— Бывали моменты… и довольно продолжительные… когда вам казалось, что она существует в реальности.

— А она… на самом деле существовала?

Он склонил голову, словно выражая сочувствие.

— Нет, Ричард. Ну, или, по крайнее мере, мне не удалось найти этому подтверждения. Вас пугали эти фантазии.

Его слова опустошили меня, и он это явно заметил.

— Почему бы вам не рассказать мне обо всем? Возможно, я смогу помочь.

Но я не искал помощи. Мне была нужна правда.

— Я сошел с ума. Вы это хотите сказать?

— Ричард, вы не сумасшедший. Вы растеряны, вам больно, но вы сможете это преодолеть. И мы начнем прямо сейчас. Почему вы мне позвонили, если не помните о том, что мы встречались?

Я рассказал ему о счете за телефон, а потом о Джен, все, с самого начала. Я мог бы выдать сокращенную версию, раз уж он читал статью в журнале, но решил подробно остановиться на Элли и ее пропавшей сестре. Когда я закончил, он задал мне несколько вопросов, в основном о том, как я переживаю происходящее.

— Послушайте, — сказал я, — я понимаю, такова стандартная процедура. Пациент говорит, вы слушаете. Но сегодня мне нужна информация.

Он кивнул:

— Если я что-то знаю, с радостью поделюсь.

— Я говорил с вами о своем журналистском расследовании?

Он попытался припомнить, потом начал листать блокнот.

— Да, но без подробностей. В том контексте, что ваши фантазии как-то совпадают с вашим расследованием.

— Я говорил, о чем именно собираюсь написать?

Гарбер зачитал из блокнота:

— Вы упомянули человека по имени Ласситер. Также сказали, что возвращаетесь к своим журналистским корням, но не пояснили, что это значит.

Я прекрасно знал, что имел в виду. Шон Ласситер фигурировал в первом крупном расследовании, которое я провел. Речь шла о женщине, которая принимала прописанные ей лекарства от почечной инфекции. Через три недели ее парализовало, и она была уверена, что в этом виноваты таблетки. У нас был общий друг, и, когда я написал о ее положении, это подняло небольшую волну, привлекшую в свою очередь более опытных репортеров. Разразился скандал: предполагалось, что фармацевтическая компания, разработавшая лекарство, дала взятку в Управлении по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных препаратов. Ничего доказать не удалось, но несколько шишек из Управления уволились, а фармацевтическая компания закрылась.