Нара Плотева - Бледный

Побледнев от такого поражения, он молчал. Когда Сова отворила дверь и, улыбаясь, ждала, чтобы он вышел, Девяткин бросил:

— Класс.

— Чудесно, — согласилась она.

Игнорируя встречных, он зашагал прочь. Из него вытрясли душу. Поначалу он отказывался признать крах. Сел в машину, и банковский возница почти сразу же попал в пробку. Девяткин следил, как скрывается здание банка, выложенное снизу мрамором, оштукатуренное, с серебристыми евроокнами, с мансардой, крытой черепицей. Он чувствовал себя потерянным. Из памяти вдруг выплыл клоун.

— Знаешь, что случилось? — спросил он шофёра.

— Не знаю.

Зато он, Девяткин, знал. Чудо не для него. Ему — рутина. Подъём, жор, поездка на службу, копание в цифрах, жор, копание в цифрах, поездка со службы, жор, час с дочерью, секс с женой, сон. Плюс пиво с Сытиным, ремонт в доме, распри с тестем, хвори, стоматология, шопинг и автосервис…

И это — жизнь? А что манило: алые паруса, принцессы и небывало восторженная любовь?

Где это всё?

Где девушка в косой юбке? Где смокинг на встрече избранных?

Их «вольво» нюхала зад «копейке» — они до сих пор ещё не перевелись. Девяткин — думал. Что за великий житейский и политический дар у Дины Марковны! Как сделано! Возрази ей — и ты как бы ради карьеры плюнул на банк.

Пат…

Мат!

Он же не мог сказать ей: не поеду, хочу лично зачесть доклад, пусть все увидят, что я способный, что справлюсь с высокой должностью.

Туман нависал, в нём тонули кровли зданий. Чуть моросило. Зрительной перспективы не было. Не было и перспектив в душе. В Филевском отделении банка он сначала консультировал, а потом весь обед сидел в углу, сморщившись, как от боли. Ловко! Сову понять можно: война за кресло. Обделённая внешностью, она это компенсирует. Знает, что без большого оклада утратит лоск и покажется продавщицей книжного магазина. Но есть надежда…

Нет надежды — признал он, вспомнив, что она ему ещё мстит за Сытина. Пискнул сотовый. На ловца и зверь.

— Выпьем? — Сытин встретился с ним в кафе. — Хочешь?

— Нет.

Он врал. Он — выпить хочет, хочет забвения, чтоб мягче принять то, что Сытин сейчас скажет, — но чувствует, что дурную весть все равно не запить и что ему будет легче только с Леной. Она его ждёт.

— Доклад сильный, — начал Сытин. — Но она всем внушила, что сама следит за трендом, раскрыла спектр данных для подтверждения. Сказала, что после доклада ещё больше убедилась в правильности своих прогнозов и действий, ею уже спланированных… Ты работал, мол, под её эгидой. Выдвинула на премию…

— Приезжай в субботу, — бросил Девяткин, протягивая другу руку. Голос его был хриплым, он предпочёл бы драться.

В «Форде» он включил радио и после многих петляний пристроился к пробке, ползшей на запад, а около МКАД ответил звонившей Лене:

— Да.

— Милый…

— Еду.

— Что?

— К тебе. Быть вдвоём.

— Петя…

— Лена, куда ты делась, когда утром связь прервалась?

— Я? В обморок. Я смотрела на клоуна и упала… Может, беременна?

— Лена!

— Я сейчас знаешь где? Не дома. Позвонила Дашка, дёрнули на вернисаж, там её друг выставлен. Чуть выпили… и в солярий. Массаж… Расслабилась и забыла тебе позвонить. Приезжай на Парк Культуры, тут есть бассейн… Милый…

— Знаешь, где я? — сказал он. — Уже выехал из Москвы.

И отключился.

Он не был удивлён. Лена врала частенько. Папа ей обещал наследство; она не работала и была независима, поэтому к обязательствам не привыкла. Он чувствовал, что подобная свобода делать только то, что хочется, прельщает и его. Но быть мужем богатой женщины, самому же корпеть на службе, не приносящей прибыли, — сложно. Во-первых, стыдно. Он пользовался чужим, а сам мог разве что снять квартиру где-нибудь на окраине. Во-вторых, неестественно. Дворняга среди породистых. Лена живет в мире, где он — случайный гость. Куда бы он ни шёл с ней — в оперу, на тусовку с участием «звёзд», на праздник к её отцу или в бутик, — везде он чувствовал себя альфонсом. На его оклад не оттянешься. В-третьих, муторно ощущать себя низшим существом, таким, которое выбрано лишь за правильный образ жизни.

Только что произошел облом — он понял что Лена любит его специфически: может сказать, что ждёт, а смыться с Дашкой. При этом не только настаивать на любви, но в каком-то смысле даже любить — как любят кошек, воспоминания или друзей, зная, что все они подождут. А если даже и сгинут — ничего, это лишь внешний мир. Муж для неё тоже был внешним. Вот внутреннему она, действительно, была верна, любила своё: капризы, страсти, мнения. Скажем, сейчас она именно там, где хотела быть, — но не там, куда он ехал по её зову.