Андрей Федоров - Двенадцать обреченных

Ситуация складывалась безвыходная. Подвергать мадам пыткам было безнадежно и неудобно. Нас выручил телефонный агрегат — заурчал. Трубку снял я.

— Где Глафира? — спросил, кажется, Олейчик.

— Да здесь… выпендривается, балуется с обрезом. Ты, что ли, Сашка? Это Андрей. Что вы тут придумали? Мы не киллеры, не от Бориса. Его убили вчера, почти на моих глазах. Я был у Тани Яблоковой, о твоих делах все знаю… да! Нет, никого никто уже убивать не будет (соврал я), сам киллер убит. Но очень многое для милиции, для следствия ты мог бы прояснить. И мне, как психиатру. Ты же Тане рассказывал про телку! Вот за этой информацией мы к тебе и приехали! У тебя эта штука урчит, и едва слышно! Так где ты? Нам приехать? Понял!

— Давай без выходок, Глафира! — обернулся я к мадам. — Сашка велел ехать к нему.

— Я сама позвоню. Если вы выйдете на лестницу!

— Хороши у тебя друзья, — морщилась Даня, — дом глуховых!

Я подобрал ружье и обрез, и мы вышли на лестницу.

— Я ему все скажу, — проворчала Глафира, возясь с агрегатом, — а телефон — радио. Между прочим, телефон сам подзаряжается.

На лестнице мы тупо разглядывали картинки. За дверью вела глухие и невразумительные переговоры Глафира. Я допускал, что у нее может быть и третье ружье, и даже гранаты. На всякий случай мы отошли за угол.

По лестнице загрохотало.

Глафира спускалась с мешком и корзиной. От корзины валил пар.

— Сынке пирожочков, — пояснила она, — а вы мои ружья оставьте за дверью, нет, никто не возьмет, это в вашей поганой Москве… и идите впереди.

— Пошли, — решил я, — впереди!

Впереди раскрывалось озеро, берег, пристань, лодки.

— Вон та, с мотором, наша. Лезьте на нос.

Лодка осела, возмутив ил. Даня влезла на самый нос, я — на первую банку. Сама Глафира устроилась у мотора. Оружия я на ней не видел. Мешок и корзину она поставила на вторую банку — в центр лодки.

Мотор неожиданно легко завелся, и мы тронулись куда-то вроде бы на север, покидая сверкающий куполами Ростов.

— Они на необитаемом острове, что ли, оборону держат?

— Сейчас увидите. Это наша дача.

Тон у Глафиры был монотонно-ворчливый. Я разглядел наконец ее. В молодости она была, пожалуй, красивой. Нынче же перестала причесываться и, должно быть, мыться.

— А сколько туда?

— Еще молодой, доплывешь.

— А Сашка-то что…

— Приказал долго ждать! — перебила она.

— Тебе б таблеток попринимать, — посоветовал я осторожно, — от истерики. Чего вы тут освирепели и остервенели?

— Сашке прислали телку. Не знаешь? А при телке коробку с гранатой. Прямо по почте. Я заметила. Он про телку рассказывал и сказал, что у вас какую-то афганку уже убили. А то бы весь дом наш разнесло! Играетесь все, играетесь… каждый день взрывы. Стрельба в вашей Москве… как малые дети. Все из-за денег…

Мы отошли уже километра на два от Ростова. По курсу открылся какой-то плавучий сарай на входе в широкий залив.

— Это дача и есть.

Мы приблизились.

Да, что-то вроде катамарана с настилом. На настиле не слишком аккуратный низкий домик с окнами. На краю настила — бородатый мужик, похожий на меня.

— Они и ночью тут? Ночи уже холодные.

— Привыкли. Все лучше бандитской пули.

Сашка Олейчик, располневший, бородатый,

щурился, пытаясь грозно насупиться. Рассмеялся. Какой он, к черту, киллер или маньяк!

Мы сели на лавку под стену домика. Катамаран покачивало. На другом краю настила Глафира стала кормить семнадцатилетнего (по виду) балбеса пирожками.

— Убиты Худур, Борис, Полубелова…

— Андрей, давай последовательно. По-моему, это важно.

— Тогда так: Лева отравлен, Худур взорвана, соседка Худур в тот же день застрелена, Борис час спустя, не больше, застрелен, была попытка в тот же час взорвать меня, вечером взорвали Полубелову и застрелили, уже ночью, Снежневских. И ночью же, в тот же час, взорван некий Скоков, явно тот, который разносил посылки с гранатами.

— Все верно, — важно заметил Сашка, — по телевизору показывали про Полубелову. А про Худур я узнал еще от Тани. Я недавно был в Москве.

Я тут покосился на Глафиру, и мы с Сашкой друг друга поняли. Часть этого разговора следовало продолжить наедине.

Глафира пристально посмотрела на Сашку, прочла в его глазах принципиальное согласие и наконец угостила пирожками меня и Даню.

Не слишком пока было тепло на озере. А ведь уже почти полдень. Ростов сверкал и искрился вдали, словно его заметало снегом, мело искры и мелкие молнии по куполам и башням.