Андрей Федоров - Двенадцать обреченных

Мне показалось, что пора подниматься к Борису и задавать вопросы.

Борис был еще на ногах, стоял у окна, созерцая капусту и картошку на длинном огороде. Кому теперь нужен этот лелеемый Худур огород? И эти, если поднять глаза, дивные яблоки на ветвях.

— Она делала из них вино. Очень неплохое, — сказал Борис про яблоки, — хотя я говорил, чего стесняться, надо их на рынок. Лимона на три бы наторговала. Вон соседку бы наняла, если сама стесняешься.

— У соседей там кто?

— У этих? Димка. Мужик, водителем вкалывает. Баба у него. Дети в городе живут.

— Он дома был?

— Он ничего не видел.

— А жена?

— И она в городе была… Бабка еще, теща, дома была. Зачем тебе?

— Если я к ним зайду с тещей поговорить, ничего это?

— А ты чего обнаружил?

— Кое-что. Я тебе потом расскажу.

— Ну, ты… кросс-вор-дист! — Борис качнулся и попытался меня облобызать. Принял он, видно, не меньше бутылки.

Я попытался задать хотя бы один из приготовленных вопросов:

— Там, внизу, стекла-то выбросили, что ли? От окон.

— Там… не выбросили! Там Ольга подметала… да все плачут! Картошку не убирают! Яблоки!

Я спустился вниз, прошел чистой, словно ничего не случилось, террасой и прошелся под окнами, где, конечно же, все было сейчас аж алмазным от мелких осколков стекла( выброшенных взрывом из обоих окон. Само собой, тут же оказались две-три как минимум клавиши от рояля, щепки от него же и пара молоточков. Как говорится, все правильно.

На мой стук, слава богу, ответили.

Теща, неряшливая старуха лет семидесяти, усатая и седая, была мне отдаленно знакома. Вероятно, в один из моих приездов, как близкая соседка, она тоже «гуляла» у Худур.

— Дома была, была. Я никого не видала, меня уже спрашивали.

— Взрыв слышали?

— А как же! Я дома была.

— А где?

Она повела меня к окошку.

— Представляешь! Вон дырка. У них стену пробило и у нас. Какая сила!

Сорок первый осколок. Можно примерно рассчитать траекторию. Баллистический анализ не требуется, потому что мне это ничего нового не дает. А вот осмотреть сарай, что в конце огорода, взлелеянного Худур…

— Вы у этого окошка были?

— Я не видела никого!

— И это было прямо в тот момент, когда взорвалось?

— Ну! Я же говорю, я тут стояла.

— Но ведь видно весь участок, что под окнами!

Она обозлилась, даже покраснела:

— Да ты что?! Я-то чего говорю! Никого не видала я! Я и этим сказала!

— Откуда же взялось, что им гранату кинули? Отсюда вам улицу не видно, но улицу видел Борис. Они уже подъезжали.

— Я-то почем знаю! Да никто ничего не кидал! У них в доме взорвалось! Чего ко мне ходить?! Ты лучше у Борьки этого спроси, чего он там своей жене-супруге подложил! А я не знаю ничего! Никого не видела! И нечего ко мне ходить!

Я вышел на улицу, потом на участок Худур. Теперь мне следовало искать сорок второй осколок. Хоть бы один. Конечно, трудно допустить, что сорок второй, прошибив опять же две стены, чудом сохранен третьей, или каким-нибудь кочаном на огороде, или стволом яблони. Как будто у меня уже не достаточно доказательств, что взрыв был чисто «эндогенного» характера.

Димкина теща в своем доме переходила от окна к окну, словно мое отражение в стеклах, не отводя от меня враждебного взора.

Да, в стене, обращенной к огороду, все-таки две дырки были. Как-то не отмеченные, не замеченные… но ведь как раз на этом уровне вырвано лицо обнаженной танцовщицы на холсте Кости Иванова. Крупный, солидный, вполне весомый осколок. Надо было зайти в соседнюю с гостиной комнату. И куда же он потом? Но ведь я знал, где искать. Едва ли от краткого контакта с танцовщицей, дощатой стеной и десятисантиметровым брусом солидный осколок мог сильно изменить направление. Он по радиусу от точки взрыва стремился выполнить проектное задание — приземлиться в двухстах метрах.

Я нашел его на пороге двери в сарай, в тот, где лет семь назад была сауна. Да, сауна, в которой мы с покойным Романом пели весь репертуар Высоцкого, начиная с «Пр-ротопи мине баньку по-черному», где в пару и дыму голая Худур обварила знакомой училке обе руки… я хорошо помню, как тогда предсказал, к дикому возмущению гостей, что от этой дачи добра не будет: в тот раз все мы по дороге к станции извалялись в жидкой грязи, теперь вот обварили до пузырей училку… через семь лет пророчество сбылось.

Кусок темного металла. Три сантиметра на, два. Он воткнулся острым краем в порог. Он не мог быть случайным. Он остался незамеченным, потому что было не до него.