Дэвид Марк - Сумерки зимы

– Никто не спрашивал, – выдавил Макэвой. – К тому же загадочность мне к лицу.

– Ага, ты возвел ее до высокого искусства, – рассмеялась Тремберг.

– Жена будет рада услышать такое обо мне. Думаю, она видит во мне эдакого бунтаря, который в темных переулках сражается со злом. Пусть и прекрасно знает, что последние десять месяцев я ковырялся с базами данных и был на подхвате. И к твоему сведению, я вовсе не претендую на роль одинокого воина добра.

– Хочешь сказать, она это сама придумала?

Макэвой посмотрел в глаза напарницы, пытаясь понять, потешается она или, наоборот, восхищается тем, что жена его так любит. Погадал, а есть ли кто у самой Тремберг? Может, у нее сердце разбито? Где она живет, чем дышит и почему пошла работать в полицию? И понял, что ровным счетом ничего о ней не знает. Ни о ком из них.

– Когда мы стали встречаться, Ройзин была совсем девчонкой. А я помог ей разрешить кое-какие проблемы. Так что убеждать ее даже не пришлось.

Они еще немного посидели в молчании. Макэвой был рад, что вовремя прикусил язык. Что не выложил правду о своих сомнениях – не вышла ли Ройзин за него из одной лишь благодарности и что когда-нибудь чувство это в ней притупится.

– Кое-какие проблемы? – переспросила вдруг Тремберг.

– Ее семья была из перекати-поле. – Макэвой отвел взгляд. Нет, он не стыдился этого признания, он знал, что Ройзин нисколько бы не обиделась, но ему было неловко обсуждать столь личные темы. А потому проще было не встречаться с Хелен взглядом.

– Цыгане? – Тремберг была явно заинтригована.

– Если угодно, – согласился Макэвой. – Лучше уж так, чем «бродяги».

– И что же случилось?

– Это давно было. Я только закончил стажировку…

– Где? – спросила Хелен, подталкивая его, как профессиональный дознаватель.

– Полиция Камбрии. На самой границе [17] Англии с Шотландией. .

– И что?

– Приезжие разбили лагерь на фермерском поле по дороге в Брэмптон. – Макэвой уже примирился с тем, что рассказать все же придется.

– Что за место?

– Милый такой городок. Сплошь тори и пожилые дамы с синими волосами, которым нашествие чужаков пришлось не по нутру Мы с сержантом отправились туда поболтать с прибывшими. Рассказать им о какой-то сверхважной охраняемой зоне на задворках Карлайла. В общем, нам ответили, что солнце не успеет зайти, а их и след простынет. Довольно приятные люди. Может, с полтора десятка фургонов и ребятня повсюду. Ройзин, наверное, тоже там была, я не видел.

Тремберг внимательно слушала.

– Значит, любовь с первого взгляда?

– Она еще ребенком была!

– Шучу, сержант. Боже ты мой.

Макэвою почудилось, что интерес Хелен вдруг пошел на убыль, но он только-только разогнался. Более того, теперь ему хотелось выложить всю свою историю.

– Они никуда не уехали. Напротив, к ним подтянулись еще бродяги. Скверная компания. Хозяин фермы двинул туда спросить, что им тут понадобилось. Его избили. Достаточно сильно, чтобы разозлить фермерских работников. Они решили поквитаться, и наткнулись на Ройзин с сестрой, когда те возвращались с покупками.

Макэвой умолк. Тремберг следила, как он сжимает солонку. Как белеют костяшки его пальцев.

– Даже не знаю, чем бы все кончилось, не окажись я таким тупицей.

– Как это?

– Я обронил в цыганском лагере свой учебный блокнот. Сержант отправил меня за ним, одного. И конечно, я заблудился. Вырулил на проселочную дорогу в паре миль от лагеря, сдал задом в просвет между кустами, чтобы развернуться, и уткнулся взглядом в покосившийся сарай. Дыры в крыше. Следы давнего пожара. И пара машин у входа. Что-то зацепило меня. К чему оставлять тачку в таком месте? Не знаю, что я там думал. Просто почувствовал, творится неладное. Поэтому вырубил мотор и только тогда услыхал крики.

– Господи!

– Полагалось вызвать подкрепление, – сказал Макэвой, катая солонку между ладонями, – но было ясно, что времени нет. Мозги я не включал, выскочил из машины и кинулся в сарай. Накрыл с поличным. Парней с фермы. Они улюлюкали, хохотали, развлекались по полной.

– Господи, – повторила Тремберг.

– Тут я и дал себе волю.

Тремберг ждала продолжения, но рассказ был окончен. Макэвой сидел без движения, обычно румяное лицо сделалось мертвенно-серым. Хелен спросила себя, рассказывал ли он об этом хоть кому-то прежде. Погадала, что этот громила сотворил с разгулявшейся деревенщиной. Здоровенный, а голос тихий, лицо в шрамах, и волосы по-детски непослушные, жену любит больше жизни… Хелен почти устыдилась своих смешков, с какими встречала шуточки коллег в его адрес.