Пётр Кожевников - Год людоеда. Игры олигархов

— Сколько годочков-то, внучек? — Поликарп прищурился. — А на тридцать три не согласишься?

— Да брось ты трепаться! — Игорь даже удивился искренности собственного изумления. — Я еще готов поверить в то, что ты успел так поседеть от своей собачьей жизни, а вот чтобы так сморщиться — это уж ты чего-то лихо переборщил! Тебя в концлагере, случаем, не содержали?

Да ты, мил человек, и судьбы-то моей не знаешь! Я, Патрик, считай, всю жизнь по больницам да по тюрьмам маюсь. Когда, думаю, вся эта грустная история закончится, а начнется что-нибудь другое, повеселее, ну хоть для какого-то ассортимента, а то ведь все одно и то же! — устало ухмыльнулся Поликарп. — И таких, веришь, чудес за свою жизнь насмотрелся, просто садись и пиши. Да вот я, мил человек, писать-то не склонен, пусть кто другой по этой части потрудится, а я так, ну как сказитель, что ли?

— Сказочник, — поправил Кумиров, вновь чувствуя слабость и полузабытье.

Он заметил возле дверей пустую каталку и направился в ее сторону.

— Ну хоть и сказочник, — тотчас согласился Поликарп, двигаясь следом за крупным толстым мужчиной. — И вот, веришь ты, самая-то невидаль мне в больницах и представлялась. Попал я как-то в военную академию. И то чисто по случайности. Доставили по «скорой» с ножевым ранением. Лежу поправляюсь, врачи говорят, выписка не за горами. А я такой любопытный, что ли: все меня тянет куда-то заглянуть. И тут стою курю на коридоре. Так это втихомолочку, чтобы никто из персонала не застукал. Вижу, деваха симпатичная, да и не наша вроде, тоже в белом халате на второй этаж покоцала. Я — шмыг за ней! А что, может, и познакомлюсь: я только с виду такой старый, а лет-то мне сам знаешь сколько! Да ладно! А дверцу-то она не заперла, — ну точно, новая. Свои-то как выдрессированные, все с ключиками, на всех шкафах и ящичках замочки: то-то было в советское время! Ну ладно, почапал я по коридору, что мне за дверью-то открылся. Глядь, еще дверь и тоже не задраена. Я туда! А как вошел, так сразу и не понял, чего я тут себе такое и высмотрел. Прости господи! Кто лежит, кто сидит, кто вроде как и перемещается, а сами-то! Ну сразу-то, говорю тебе, не очень-то во всем этом чудо-стаде и разберешься. А как присмотришься! У одного нос к груди прирос, у другого рука лишняя от живота растет, а третий, он заодно и четвертый, потому что двое: срослись боками, как картошины. Я поздоровался. Они отвечают. А сами-то, заметь, ноль внимания, то есть будто бы я такой же, считай, интересный. Я подробней осмотрелся, думаю, у окна вроде нормальный стоит: на своих двоих, понимаешь, в руках сигаретка тлеет. Оборачивается. Мама родная! Волчья пасть! Мне улыбается, чего-то щелкает, — ну ни бельмеса не понимаю! А тут еще из другой двери заходят: один с копытами, другой — с ластами заместо рук. А за ними и двое санитаров, как положено. Ну там ребят-то на такую должность брали в те годы, будь здоров — не кашляй, все шкафы под два метра. Они меня опознали как чужака — цоп под локотки и за дверь, там по шее дали и — на отделение. Так я, Патрик ты мой дорогой, после того «диснейленда» несколько ночей натурально глаз не сомкнул и все кошмарами мучался. Сна нет, глаза как автогеном пилит, а только задремлю, ко мне вся эта кунсткамера возвращается, ну и сна как не бывало, — кричу и подпрыгиваю!

Двое голых мужчин сидели на оставленной в морге пустой каталке. Поликарп с усилием сполз с нее на пол, подошел к трупу, завернутому в клеенку, и, перекрестившись, стал вытаскивать клеенку из-под раскидавшего при первых же движениях свои конечности тела.

— Без одежонки-то совсем уж стыдно! — виновато улыбнулся бомж, обматывая клеенку вокруг своих развернутых, как у женщины, бедер. Таким образом одевшись, Поликарп вновь забрался на каталку и повернул ко все еще расслабленному Игорю свое фиолетовое лицо. — Машиной меня, родное сердце, шесть раз сбивало. Сколько раз резали, мне сейчас уже и не вспомнить! Вот первый раз в двадцать лет произошло. Шел я по Сенной площади. Вижу — двое. Приблизились. Один спрашивает закурить. Говорю — нет. Я вообще долго не пил и не курил, потом уже как-то жизнь не сложилась, и я переменился. Ну так он тогда денег требует. Спрашиваю: более-то ничего не захочешь? Он мне — тресь по роже! Ну я ему навернул, — отлетел, паршивец! Тут второй меня в спину вроде как толкнул. И оба деру. Я иду. А около Зодчего Росси чувствую — рубашка к спине липнет. Я рукой потрогал — мокро. На ладонь глянул — кровь. Тут сразу захожу в первый попавшийся подъезд. Звоню. Причем звоню как обычно милиция — безостановочно. Так мне еще открывать не хотят. Я говорю, у вас телефон если установлен, так вы мне сразу «скорую» закажите. Наконец открыл мужик. Посмотрел на меня, говорит, проходи. Убрал все со стола, клеенку снял, положил на кушетку, говорит, ложись, сейчас вызову. Приехали скоро. Слава богу, обошлось. А в другой раз сижу в пивном заведении. Я, когда деньги были, иной раз туда любил заглянуть. Посидишь так культурно, о том о сем потолкуешь: о политике — я раньше каждый день западное радио слушал, — о шахматах, тоже раньше играл. — Поликарп говорил о себе в прошедшем времени, словно о другом человеке и о другой жизни. — А тут вот заказал в первый кон шесть кружек, потом повторил — ну как обычно. Вдруг забегает мужик. Как появился, сразу ко мне. Слушай, говорит, у тебя точно такое же брюхо, как у той бабы, которую я сейчас зарезал. Я его спрашиваю: ну и что? А сам-то рассуждаю, что живот-то у меня естественным образом от выпитой жидкости образовался. Он глазами похлопал и шепчет мне в лицо: а ничего! А сам нож достает и мне его в живот на весь калибр засаживает. У меня в глазах блошки запрыгали. Сел он, я говорю: выпьем? Давай, говорит. А у меня с собой на всякий случай еще пол-литра была, так я ее потихоньку с пивом и высасывал. Водка-то, знаешь, в синтезе с пивом очень неплохо по голове ударяет. Выпили мы все, что имелось. Пива вроде и неохота больше. Я говорю, пойдем еще добавим, только ты нож-то вынь, что ли? Он потянул, а я чувствую — слишком уж туго идет. Говорю: ну, ладно, господь с ним, потом как-нибудь извлечем, а сейчас я свой пиджак через руку перекину и у брюха держать буду, авось не заметят. Взяли мы в «четырнадцатом» гастрономе «Экстры» (у меня кое-какая таньга оставалась, да и товарищ мой новый добавил), пришли ко мне. Выпили. Он сломался. Заснул. Я чувствую, нехорошо мне становится. Взял паспорт, пошел в травматологический пункт.