Питер Страуб - Магия кошмара

Отец положил ему на плечо указательный палец и слегка нажал вниз, собираясь протолкнуть Фи через весь пол к вечному огню. Наконец Фи понял, чего хочет отец, и тоже встал на колени.

Отец уже закрыл глаза, и лоб его пересекли вертикальные морщины.

— Ты будешь говорить? — спросил Фи.

— Молись, Фи, читай молитву про себя.

Он сложил руки перед лицом и начал шевелить губами. Фи закрыл глаза и услышал, как Джуд снова и снова вылизывает языком один и тот же участок шерсти.

Отец сказал:

— Теперь пойдем туда. Это наша обязанность, ты знаешь.

В спальне он открыл шкаф для одежды и снял с вешалки пиджак от костюма, вернул вешалку на место и закрыл дверцу. Он сунул руки в рукава пиджака и стал более официальным и неприступным, каким Фи знал его гораздо лучше. Отец встал на колено перед зеркалом, чтобы поправить узелок галстука. Провел руками по волосам с обеих сторон. В зеркале он нашел глаза Фи.

— Иди к своей матери.

Еще две недели назад двуспальная кровать стояла на дальнем конце лоскутного ковра, бутылочки с лосьонами и духами мамы стояли на левой стороне того, что они называли туалетным столиком, а светлый деревянный стул стоял рядом. Теперь там стоял отец и смотрел на него в зеркало. Еще две недели назад занавески были отдернуты все дни напролет, а спальня всегда казалась наполненной искристым волшебством. Толстая черная Джуд целыми днями нежилась в лучах солнца, которые собирались в центре ковра. Сейчас шторы были задернуты, и комната пахла болезнью. Это напомнило Фи то время, когда отец взял его с собой на работу и в порыве душевного возмущения запихнул в старую вонючую комнату. Хочешь узнать, каковы люди на самом деле? Осколки разбитого стекла покрывали пол, набивка вылезла из разрезанного дивана, но хуже всего был запах от комков какой-то массы и луж на полу. Стены исполосованы чем-то коричневым. Так они представляют себе веселье, сказал тогда отец. Хорошее времяпрепровождение.

Теперь на лоскутном ковре лежал старый матрас, который отец положил на пол рядом с кроватью. Светлого стула рядом с туалетным столиком уже не было, не было и ряда маленьких бутылочек, которые так любила его мама. Две недели назад, когда все переменилось, Фи слышал, как отец, рыча, вдребезги разбил эти бутылочки и стул о стену. Тогда казалось, что монстр вырвался из его шкуры и свирепствует в спальне. На следующее утро отец сказал, что мама заболела. Куски стула валялись по всей комнате, а стены были испещрены следами от ударов. В комнате стоял невыносимый сладкий запах.

Твоей маме нужно отдохнуть. Ей должно стать лучше.

Фи посмел лишь бросить взгляд на беспорядочно разбросанные на подушке волосы и открытый рот. Маленькая круглая капля крови выползла из ее носа.

Она больна, но мы о ней позаботимся.

Ей ничуть не стало лучше. Когда следы духов на стене высохли, папины рубашки и носки и нижнее белье постепенно заполнили пространство на полу между старым матрасом и голым туалетным столиком, и Фи теперь приходилось обходить разбросанные вещи, чтобы ступить на матрас и добраться до постели. Больничный запах усиливался, когда он подходил к матери. Фи совсем не был уверен, что сможет посмотреть ей в лицо — синюю отекшую маску, которую он видел в последний раз, когда отец позволил ему войти в комнату. Он стоял на тонком матрасе рядом с кроватью, глядя на нечесаные лохмы каштановых волос, свисающие с кровати. Они доходили до черных букв на простыне, там было написано «Отель св. Олвина». Наверное, ее волосы все еще росли. Может быть, она ждет, что он посмотрит на нее. Может, ей стало лучше, как раньше.

Фи дотронулся до букв и позволил своим пальцам продвинуться выше, так, что мамины волосы легонько коснулись его руки. Он слышал, как дыхание почти бесшумно вырывается из ее горла.

— Видишь, как она хорошо сегодня выглядит? Ты действительно выглядишь сегодня хорошо, не так ли, дорогая?

Фи поднял глаза. Он почувствовал себя так, словно его грудная клетка и живот, все внутри него вырвалось из тела и взлетело в воздух. Если не считать исчезающий желтый синяк, который тянулся от глаза до линии волос, она снова выглядела как его мама. Кусочки овсяной каши прилипли к подбородку и по сторонам у рта. Тонкие линии на щеках похожи на следы от карандаша. Ее рот немного приоткрылся, словно для того, чтобы сделать глоток воздуха или попросить еще овсянки.

Фи пять лет, и он смотрит на свою мать в первый раз с тех пор, как видел ее в синяках. Его сознательная жизнь — необычная жизнь сознания Фи — еще только начинается.