Питер Страуб - Магия кошмара

После того как я ознакомился с фотографиями, записями и другими доказательствами, выстроенными передо мной в ряд сыщиком, приступ тошноты заставил меня опустить голову на край стола; потом приступ гнева стал причиной истерической слепоты. Мой брак разрушен, моя жена мне омерзительна. Зрение вернулось спустя секунду или две. Чековая книжка появилась из ящика стола, ручка «Уотерман» заняла свое место между большим и указательным пальцами, и пока уверенная рука тени выписывала чек на десять тысяч долларов, отделенный от тела голос проинформировал злополучного сыщика, что в дальнейшем от него потребуется единственная услуга — молчание.

Примерно в течение часа я сидел один в офисе, откладывая встречи и не отвечая на телефонные звонки. В моменты, когда я пытался представить себе образ своего врага, на ум приходил только угрюмый барабанщик или гитарист из ее прошлого, которого так легко оказалось запугать, а потом откупиться. В том случае мне следовало быть склонным к милосердию. Если бы Маргарита предложила в достаточной мере самоуничижительное оправдание, я бы изорвал все ее вещевое довольствие в клочья, ограничил бы ее появления на публике двумя или тремя самыми важными благотворительными событиями в год и, возможно, разрешил бы столько же обедов рядом со мной в ресторанах, а чтобы убедиться, что возвратов к старым грехам нет, я бы периодически нанимал какого-нибудь другого сыщика.

Нет, прощения не будет. Разглядывая фотографии, на которых моя жена получала удовольствие в объятиях человека, которого я ненавидел больше всего на свете, я вздрагивал от сочетания ужаса, отчаяния, отвращения и — что удивительно — от неожиданного сексуального возбуждения. Я расстегнул пуговицы на брюках, застонал в экстазе от муки и восторга и изверг семя на снимки, разложенные на столе. Когда я пришел в себя, малодушный и дрожащий, то стер со стола улики, закрыл ненавистные папки и снял телефонную трубку, чтобы немедленно вызвать к себе в кабинет Чарли-Чарли.

Загадочные джентльмены, эксперты в нюансах возмездия и кары, могли бы показаться очевидными источниками помощи, но я не мог себе позволить никаких обязательств по отношению к ним. Мне не хотелось демонстрировать свое унижение перед клиентами, для которых вопросы чести стояли на первом месте. Преданному Чарли-Чарли годы, проведенные в тюрьме, оставили широкий круг знакомств среди отъявленных нарушителей закона, и мне время от времени приходилось обращаться к услугам то одного, то другого из его сокамерников. Мой верный помощник бочком вошел в дверь и остановился передо мной — само достоинство снаружи, само любопытство внутри.

— Со мной поступили очень оскорбительно, Чарли-Чарли, — сказал я, — и мне нужно как можно скорее встретиться с кем-нибудь из самых лучших.

Чарли глянул на папки.

— Вам нужны серьезные люди, — сказал он, разговаривая на особом языке. — Правильно?

— Мне нужны люди, которые могут быть серьезными, когда понадобится серьезность, — ответил я на том же языке.

Пока он, единственное звено, связывавшее меня с Новым Заветом, пытался вникнуть в суть приказания, мне пришло в голову, что Чарли-Чарли един-ственный человек, которому я могу полностью доверять, и я подавил неистовый гнев, начавший было подниматься во мне. Я осознал, что закрыл глаза, и открыл их, чтобы взглянуть на обеспокоенного Чарли-Чарли.

— Вы уверены? — произнес он.

— Найди их, — сказал я.

Потом, ради восстановления атмосферы нашей обычной беседы, я спросил:

— Как там наши мальчики?

Рассказывая мне, что младшие партнеры всем довольны, он сказал:

— Сытые и счастливые. Я найду то, что вы хотите, но это займет пару дней.

Я кивнул, и Чарли-Чарли ушел.

Весь остаток дня я превратил в не очень удачную попытку разыгрывать из себя руководителя, который обычно сидит за моим столом. Оттягивая неприятный момент насколько можно дольше, я похоронил ужасные файлы в нижнем ящике и вернулся в городской дом, который купил для своей невесты и который, вспомнил я с болью в сердце, она однажды назвала «нашим городским домом».

Поскольку я был слишком занят, чтобы позвонить жене, повару или дворецкому и предупредить, что пробуду в офисе допоздна, то, когда я вошел в нашу столовую, стол был накрыт нашим фарфором и серебром, в центре стояли цветы, и Маргарита в новом, как я заметил, платье мягко посмотрела на меня со своего конца стола и промурлыкала что-то навстречу. Едва глядя ей в глаза, я наклонился, чтобы поцеловать ее, как обычно по возвращении домой. Никогда бы не подумал, что способен пережить такое сильное, обжигающее болью чувство. Какая-то жалкая часть меня отреагировала на ее красоту со старым одобрением, даже когда я похолодел от ненависти, которую не мог позволить себе продемонстрировать открыто. Я ненавидел Маргариту за ее измену, ее красоту — за фальшивость, себя самого — за чувствительность к тому, что было предательским и притворным. Неуклюже мои губы дотронулись до уголка ее лазурного глаза, и мне вдруг пришло в голову, что она вполне могла быть вместе с Лисоном в тот момент, когда сыщик показывал мне доказательства ее падения. По телу струилась ненависть, и, странно даже представить, центром ее было эротическое возбуждение. Частью моей необычной боли стало ощущение того, что я тоже вымазался в грязи: иллюзорный слой был снят долой, обнажив чудовищных, слепых, шевелящихся слизней и личинок.