Дик Френсис - Риск

В самом разгаре празднества в честь героя дня появился какой-то человек в форме санитара "Скорой помощи" из больницы Сент-Джон. Он искал меня.

– Вы Рональд Бриттен? – спросил он.

Я кивнул, поднимая бокал с шампанским.

– Один жокей хочет вас видеть. Он в машине "Скорой помощи". Заявляет, что не поедет в госпиталь, не поговорив с вами. Он очень взволнован.

Вам лучше было бы пойти.

– Кто он? – спросил я, поставив свою выпивку.

– Бадли. Упал во время последней скачки.

– Он серьезно ранен?

– Перелом ноги, – сообщил санитар.

– Чертовское невезение.

Мы вышли из весовой и пересекли запруженную народом бетонированную площадку, направляясь к машине "Скорой помощи", которая стояла в ожидании прямо за воротами. До последнего забега на сегодняшних скачках осталось пять минут, и тысячи людей лихорадочно суетились вокруг, пробиваясь к трибунам и торопясь сделать последние ставки. Санитар и я двигались во встречном потоке тех, кто стремился добраться до стоянки машин раньше, чем начнется еще большее столпотворение.

Я не представлял, зачем Бобби Бадли хотел меня видеть Его последний годовой отчет находился в полном порядке, и мы уже подписали его у налогового инспектора. У него не могло быть никаких неотложных проблем. Мы, приблизились к задним дверям кареты "Скорой помощи", санитар распахнул их и сказал:

– Он внутри.

Маловата машина для "Скорой помощи", подумал я, забираясь в кузов.

Она больше походила на обычный белый фургон, высоты которого явно не хватало, чтобы встать во весь рост. Я предположил, что в дни скачек в больнице недостает штатных машин.

В кузове находились носилки, на них лежал человек, укутанный одеялом.

Я сделал шаг к нему, согнувшись в три погибели под низкой крышей.

– Бобби? – позвал я.

На носилках лежал не Бобби. Это был некто, кого я никогда прежде не видел: молодой, проворный и без единой царапины. Он вскочил, резко отбросив одеяло, взметнувшееся серым облаком.

Я повернулся, намереваясь уйти, и обнаружил, что санитар забрался в фургон и стоит у меня за спиной. Двери за ним были уже закрыты. Выражение его лица не отличалось дружелюбием, и как только я попытался оттолкнуть его с дороги, он пнул меня в голень.

Я снова повернулся. Лежащий "больной" вскрывал пластиковый пакет. Его содержимое напоминало комок влажной ваты величиной с ладонь. Санитар крепко схватил меня за одну руку, а раненый за другую; я отчаянно боролся и вырывался, но общими усилиями им удалось прижать кусок влажной ваты к моему носу и рту.

Очень трудно одержать верх в драке, когда вы не в состоянии выпрямиться и с каждым вдохом втягиваете в себя чистый эфир. Последнее, что я увидел в сереющем мире, это как упала с головы санитара форменная шапочка.

Его светло-каштановые волосы рассыпались в беспорядке, повиснув спутанными космами, превратив его из ангела милосердия в обыкновенного негодяя. Мне доводилось один-два раза покидать ипподром на носилках, но крепко спящим я это делал впервые.

***

Очнувшись в грохочущей темноте, я не мог уразуметь смысл всего происходящего.

Зачем они схватили меня? Имеет ли похищение какое-либо отношение к выигрышу Золотого кубка? А если так, что дальше?

Мне показалось, что я замерз еще больше, и меня тошнило все сильнее.

Внешний шум – скрип и шорохи – стал громче. К тому же теперь появилось смутное ощущение движения. Однако я ехал не на грузовике. Где же я? В самолете?

Внезапно до меня дошло: тошнота никоим образом не связана с тем, что я надышался эфира, как я предположил вначале. Она являлась симптомом хорошо знакомого недомогания, которым я периодически страдал с детства. Меня укачивало. На корабле.

Я понял, что лежу на койке. Сетка, туго натянутая с правой, открытой стороны, не давала мне упасть. Загадочный шорох издавали волны, омывая борта судна. Мощные двигатели проталкивали тяжелый корпус сквозь плотную массу воды, от чего возникали разнообразные скрипы и потрескивание.

Я испытал немалое облегчение, получив смутное представление об окружавшей меня действительности. Я снова мог ориентироваться в пространстве и мысленно оценить свое положение. Прояснилась та часть этой таинственной истории, что ставила меня в тупик больше всего; с другой стороны, я острее почувствовал физический дискомфорт. Холодно. Руки привязаны к ногам. Мышцы затекли без движения. Я знал, что нахожусь на корабле, и знал также, что на кораблях меня всегда укачивало. От этой мысли меня тотчас замутило еще сильнее.