Дмитрий Черкасов - Шансон для братвы

– Я не Дубровский, а Колюня – не Маша, чтоб в переписке состоять, через дупло старого дуба… Дуб, конечно, следователь, но молодой!

– Так вы не писали письмо?

– Нет, я вам уже говорил. Я что, на идиота похож? Зачем мне Ковалевскому письма писать, если я ему моту по телефону все сказать?

– Ну, не знаю, – профессор задумался. – А следствию зачем это?

– Вот вы у следователя и спросите. Я материалы дела смотреть не имею права, откуда мне знать, что там понапихано… Может, для объема.

На самом деле письмо было. В контору к Ковалевскому проникли без труда, и, хотя термитов еще не достали, давящийся от смеха Огнев напечатал на личной пишущей машинке бизнесмена жутко злобное послание, пообещав “полоснуть бритвой по глазам” и “разрезав горло, вытащить язык”. Его подпись коряво подделал Комбижирик, участвовавший в ночном походе. Судя по всему, недалекий владелец фирмы “Наш Дом ЛТД” примчался к Воробейчику, и тот поручил Султанову разобраться. Наученный горьким опытом Иса не спешил демонстрировать письмо Огневу.

– Позовите следователя, – устало попросил профессор.

Дмитрий вышел в коридор и поманил Султанова. Тот резво вскочил.

– Что?

– Вас профессор видеть хочет. Злой, ужас! Вас дубом назвал, это я не от себя, цитирую. Хотел его переубедить, да он и слушать не хочет…

– А зачем было его мочить? Зачем пальбу устроили? – удивлялся Денис. – Работали-работали, гадости разные придумывали, с морфином, с травой. А тут – на тебе, из автомата, и все дела. Чего ж раньше так не решили?

– Получилось так, – шумно вздохнул Горыныч.

– Да-а? – Рыбаков с подозрением взглянул на остальных собравшихся. – А стволы сами выстрелили?

В полуподвальчике, носящем гордое имя “АОЗТ „Гигант"”, шло обсуждение результатов операции “Белая лошадь”. Даже скорее не обсуждение, а повествование участников не присутствовавшему в “Белой лошади” Денису, некое ток-шоу.

– Там без вины виноватые уже собираются лапу на грунт дрюкнуть * Note126 Дать коллективную взятку (жарг.) и в РУБОП следаков слить, – сказал Ди-Ди Севен.

– И много хотят дать?

– Не знаю, но их довели уже. Целыми группами на допросы таскают. Может, следачки так намекают, мол, заслать денежку надобно, – Ди-Ди Севен пожал плечами.

– Только вы в этом участия не принимайте! – предупредил Рыбаков. – А то надаете ценных советов, вас вместе с ними и повяжут. Меня одного на всех, как в “Пулкове”, не хватит… Коллектив дружно заржал.

Случай в гостинице “Пулковская” был, с точки зрения братвы, хрестоматийным, супероригинальным и единственным в своем роде.

В ресторане на первом этаже, где мирно кушали представители самых разных команд, национальностей и слоев общества, как-то вечером появилась группа захвата в гражданке из районного отдела милиции, имевшая цель завладеть Гоблином по обвинению в изнасиловании. К слову сказать, Гоблин никогда ни о чем таком не помышлял, жил с постоянной девушкой и вполне был устроен в жизни. Дельце состряпал злопамятный начальник райотдела, привлекший для заявы пятидесятивосьмилетнюю стукачку, из бывших. Один взгляд на нее мог опровергнуть любые предположения о “виновности” Гоблина, но заява есть заява.

Обида стража порядка заключалась в том, что, когда он, после работы по обычаю в дымину пьяный, сделал замечание в нецензурной форме прогуливающему своего “кавказца” Гоблину, то был помещен последним в железный ящик с надписью “бак для мусора”. Сцену эту наблюдали почти все жители окрестных домов и сочли справедливой – ни Гоблин, ни “кавказец” никого не трогали, а орать матом на всю улицу непедагогично, особенно человеку в форме. К тому же фамилия начальника райотдела была Неттин. Страдающий необратимыми процессами в печени и мозгу и прозванный на следующий день “товарищем Нетто из мусорного Брутто”, подполковник решил Гоблина “проучить”. На счастье, о приезде ментов было сообщено бдительным швейцаром и передано через официанта заинтересованным лицам.

Ситуация складывалась тупиковая, команда приготовилась к отвлекающей махаловке, к соседним столикам отправились гонцы. Однако интеллектуал Денис попросил десять минут и, позаимствовав у соседа кольт, подошел к распорядителю ансамбля, игравшего в ресторане, и что-то зашептал на ухо. Тот позеленел. Рыбаков незаметно продемонстрировал “аргумент”, и распорядитель вынужден был согласиться. Минут через пять, сразу после “белого” танца, бледный и трясущийся солист объявил “голубой”. Горыныч, танцевавший со своей подругой, чуть не кинулся глушить весь оркестр, но был остановлен Садистом.