Эллис Питерс - Монаший капюшон

Позднее, когда Кадфаэль и Марк уединились в сарайчике и молодой монах застенчиво поведал наставнику о том, как управлялся в его отсутствие, а в ответ с удовольствием выслушал похвалы старшего друга, юноша вновь припомнил незабываемую сцену на монастырском дворе.

– Здорово получилось, ничего не скажешь! Но все-таки мне чуточку неловко. Грешно ведь, наверное, так радоваться посрамлению ближнего?

– Да будет тебе, – растерянно отозвался Кадфаэль, занятый тем, что распаковывал дорожную суму и расставлял по местам привезенные обратно бутылочки и склянки. – Тебе, как я погляжу, не терпится обзавестись нимбом. Чуток ехидства – не велик грех. Не торопись, малый, – успеешь еще выйти в святые – всему свое время. Это и впрямь здорово получилось, и порадовало, почитай, каждую душу в нашей обители. К чему лукавить?

Брат Марк оставил свои терзания и далее позволил себе ухмыльнуться, хотя и попробовал возразить:

– Но мы же видели, как тепло и сердечно, безо всякой задней мысли, обратился к приору отец Хериберт...

– Не забывай, он нынче – брат Хериберт! А ты, похоже, совсем еще несмышленыш, – ласково улыбнулся Кадфаэль. – Неужто ты думаешь, что все эти прекрасно подобранные слова были произнесены случайно? "Смиренным братом под твоим началом..." Ведь мог же он сказать: "среди вас", его ведь вся братия встречала. А еще: "с той же бескорыстной преданностью" – вот уж точнее не скажешь, именно, с той же! А судя по тому, каков наш новый аббат, Роберт теперь ой как не скоро дождется желанного места.

Брат Марк, сидевший на скамье у стены, привстал и ошеломленно уставился на Кадфаэля.

– Ты хочешь сказать, что он нарочно все это подстроил?

– А разве не так? Он мог бы выслать вперед одного из своих конюхов и предупредить всех заранее. На худой конец, послал бы кого-нибудь лично к приору, шепнуть новость на ушко, чтобы тот подготовился. Ан нет! Роберт у него давно в печенках сидел, вот он и позволил себе малость отыграться.

Лицо брата Марка выражало столь глубокое потрясение, что это не могло не тронуть Кадфаэля.

– Да не переживай ты так! Не быть тебе святым, приятель, коли не уразумеешь, что всяк человек хоть чуток да грешен. И подумай о том благе, которым Хериберт одарил душу приора Роберта!

– Показав ему, сколь суетно тщеславие? – робко предположил Марк.

– Показав ему, что цыплят по осени считают. А теперь ступай, погрейся с братьями у очага. Соберешь все сплетни, а потом мне перескажешь. Я к тебе подойду попозже, а прежде мне надо перемолвиться словечком с Хью Берингаром.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – произнес Берингар, удобно расположившийся возле жаровни, держа в руке кубок сдобренного пряностями подогретого вина из запасов Кадфаэля. – Теперь дело сделано – и с плеч долой, а ведь кое-кому это могло дорого обойтись. Кстати, эта твоя Ричильдис очень милая женщина. Я с удовольствием вернул ей сына. Уверен, что парнишка прибежит сюда, как только узнает о твоем приезде, а узнает он очень скоро, я по пути в город собираюсь к ним заглянуть.

Берингар избегал прямых вопросов, но и на те немногие, что задал, получил довольно уклончивые ответы. Говорили они все больше намеками да обиняками, что, впрочем, не мешало им понимать друг друга.

– Я слышал, что пока ты был в горах, у тебя лошадь свели, – промолвил Берингар.

– Меа culpa!* [Моя вина (лат.).] – признался Кадфаэль. – Забыл, знаешь ли, запереть дверь конюшни.

– Примерно в то же время из Лансилинского суда человек сбежал, – заметил Хью.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что я тут руку приложил? Я его уличил перед всеми, а они – задержать, и то не сумели.

– Но за пропажу лошадки с тебя, надо думать, взыщут?

– Наверняка. Речь об этом зайдет завтра на капитуле – ну да неважно, – миролюбиво промолвил брат Кадфаэль, – главное, что с меня не взыщут за пропажу человека.

– Об этом могла бы зайти речь на другом капитуле, и взыскание оказалось бы куда строже, – пригрозил Берингар, но поднимавшийся от жаровни дымок не мог скрыть улыбки на его смуглом, резко очерченном лице. – Кадфаэль, дружище, я тут приберег для тебя напоследок одну новость. Нынче ведь – что ни день, то дивные вести из Уэльса. Только вчера сообщили мне из Честера о том, что на ферму, принадлежащую монастырю Беддгелерт, заявился какой-то верховой. Себя он не назвал, но оставил на ферме свою лошадь и попросил тамошних монахов при первой возможности вернуть ее бенедиктинским монахам, что пасут овец на холмах Ридикросо, дескать, оттуда она и была позаимствована. В самом Ридикросо об этом пока не знают, там у них снег выпал раньше, чем здесь, горные тропы замело, и посыльному никак туда не добраться. Так что я думаю, что хотя лошадка к хозяевам пока и не воротилась, с ней будет все в порядке. Я, право, не знаю, кто он таков – этот незнакомец, – добавил Хью с невинным видом, – но только лошадь он оставил монахам через пару дней после того, как наш пропавший злодей покаялся в своем преступлении в Пенллине. Весточка пришла через Бангор – туда еще можно было добраться, а в Честер ее доставили морем, на лодке. Вот и выходит, что взыщут с тебя не так строго, как ты, наверное, рассчитывал.