Эллис Питерс - Монаший капюшон

– Поставь ты его в стойло, – послышался в ответ грубый голос, – да помоги мне управиться с мулами.

Голоса смолкли, слышались только звуки шагов, видно, конюхи разводили животных по местам. Эдвин тихонько поднялся и накинул поверх своей одежды бенедиктинскую рясу. Если его все-таки здесь увидят, может быть, это собьет их с толку. Хотя особых причин для беспокойства вроде бы не было. Паренек снова приник к люку, и как раз вовремя.

– Засыпь-ка им сена в кормушку, – донеслось снизу, – если здесь не хватит, поднимись на сеновал, там корму полно.

Значит, они все-таки полезут сюда! Внизу заскрипели ступеньки приставной лестницы. Не заботясь больше о тишине. Эдвин вскочил и, наклонив бочку по ободу, закатил ее на крышку люка. Запиравшие люк засовы находились снизу. Их заело, и конюхам пришлось выколачивать их из гнезд, поэтому шума наверху никто не услышал. Эдвин для верности сам уселся на бочку, от всей души желая, чтобы она оказалась раза в три тяжелее.

Поднять люк над головой, стоя на лестнице, не так-то просто, даже если его придавил не слишком тяжелый груз. Конюх поднажал, крышка слегка приподнялась, но дальше дело на пошло.

– Не поддается, – послышался голос снизу, – видать, какой-то дурень и сверху засовы задвинул.

– Сам ты дурень, наверху никаких засовов нет. Давай, парень, жми, руки у тебя на что? Или ты совсем хилый?

– А я говорю, его с места не сдвинуть. Раз нет засовов, значит, завалили чем-то тяжелым. Вот, гляди, – конюх поднатужился и запыхтел, демонстрируя усердие.

– Ладно, спускайся, я сам этим займусь, – донесся хриплый, ворчливый голос.

Лестница вновь заскрипела: видно, тот, кто поднимался, был здоровенным малым. Эдвин затаил дыхание и изо всех сил навалился на бочку. Крышка люка затряслась, но не поддалась ни на дюйм. Конюх перевел дух, сплюнул и чертыхнулся.

– Ну что, Уилл? Я же тебе говорил! – позлорадствовал его товарищ.

– Выходит, придется пойти в обход, через чердачную дверь. Хорошо, что я оба ключа прихватил. Идем, Уот, поможешь мне сдвинуть, что они там навалили, а потом сбросишь сенцо вниз, прямо через люк.

Если бы они только знали, что дверь не заперта и в ключе нет никакой надобности! Голоса и шаги удалились и затихли у дверей конюшни. Еще миг, и эти двое поднимутся наверх и раскроют его убежище. У Эдвина не оставалось времени даже на то, чтобы зарыться в солому, да и поможет ли это, когда они начнут ковырять вилами? Конюхов, вроде бы, всего трое, значит, сейчас в конюшне остался только один. Может, удастся прорваться? Эдвин торопливо откатил бочку, чуть было не упал вместе с ней, но все же сумел сохранить равновесие. Откинув крышку люка, парнишка заглянул вниз, оценивая опасность.

Оказалось, их было четверо, а не трое! Два конюха по-прежнему находились в конюшне. Правда, один стоял в дальнем конце и вилами накладывал сено в кормушку. Эдвин видел его со спины. Зато второй, лохматый, жилистый малый, как раз выходил из стойла и был всего в нескольких футах от лестницы.

Закрывать люк и придумывать другой способ бегства было уже слишком поздно. Эдвин проскользнул в отверстие и спрыгнул прямо на конюха. Уловив какое-то шевеление наверху, тот вскинул голову, но в этот момент на него обрушился Эдвин в развевающейся черной рясе. Оба покатились по земле. Второй работник обернулся на испуганный вопль своего товарища и на миг замер в растерянности. Он увидел, как некто, одетый как бенедиктинский монах, вскочил на ноги и, подхватив одной рукой полы рясы, другой ухватился за вилы, оброненные жертвой столь нежданного нападения. Бедняге сроду не доводилось видеть, чтобы монахи вытворяли что-нибудь подобное. Заподозрив неладное, он бросился было на незнакомца, но умерил свой пыл, увидев ловко выставленные в его сторону вилы. Тем временем упавший конюх поднялся и теперь преграждал беглецу дорогу.

Эдвину оставалось только одно – отступать. Держа вилы наготове, он попятился к ближайшему стойлу. До сих пор все его внимание было поглощено противниками, но сейчас он заметил коня, того самого, который, по словам молодого конюха, был норовистым и застоялся от безделья. Это был рослый гнедой с рыжими хвостом и гривой и белой звездочкой на лбу. Почуяв Эдвина, конь радостно забил копытом, заржал и потянулся губами к волосам парнишки.

– Руфус... ой, Руфус!.. – Бросив вилы, парнишка ухватился за гриву и одним махом взлетел на спину гнедого. На том не было ни седла, ни уздечки, но какое значение имело это для Эдвина, который не раз скакал на этом жеребце без седла и стремян, до того как окончательно рассорился с его владельцем. Парнишка припал к гриве, стиснул коленями бока скакуна и пустил его во весь опор.