Юлиан Семенов - Пароль не нужен

– Еще?

– С сжатой пяткой.

– Еще?

– Вислоухих.

– Еще?

Молчат командиры, смотрят под ноги, мнутся.

– Ай-яй-яй, – качает головой Василий Константинович, – нехорошо иметь девичью память, граждане комэски и комкавполками. А если у коня передние ноги значительно выгнуты назад в коленях?

– Не годится, если гнуты в коленях, – гудят командиры.

– Да я знаю, что не годится. А вот этот конь? У него ноги, как луки. Зачем его взяли?

– Недоглядка.

– Прошляпили, гражданин министр.

– Люблю самокритику, – говорит Блюхер хмуро, – только не в военных организациях, а в лавках головных уборов. Этого коня выбраковать.

Главком идет дальше. Он придирчиво осматривает каждую лошадь, смотрит, как подкована, заглядывает в зубы, пробует на ощупь мышцы ног. И вдруг возле забора он видит кобылу с огромными страдальческими глазами, а возле нее рыженького жеребенка. Тот жмется к матери, испуганно смотрит молочными еще, с голубизной, глазенками на людей, которые приближаются. Кобыла притирает сына к забору, стараясь спрятать его от людских взоров.

– Ах ты, маленький, – ласково говорит Василий Константинович. – Ах ты, красавец мой нежный...

Он осторожно тянет руку к жеребенку. Кобыла настороженно следит за его рукой и переступает задними ногами – часто-часто, словно собираясь взбрыкнуть.

– Василий Константинович, – опасливо говорят командиры, – как бы она не зашибла...

– Да разве она зашибет, – по-прежнему ласково говорит Блюхер, – она ж видит, что мы к нему с лаской, она только жестоких будет шибать...

Он дотрагивается до головы жеребенка и легонько начинает почесывать его лоб, поглаживать за ушами, что-то тихое и нежное говорит ему, угощает четвертью сахарного кусочка. Жеребенок делает шаг от матери к Блюхеру и начинает тереться об его руку тоненькой шеей. Мать теперь уже не переступает задними ногами так часто, только все время опускает голову и трогает сына губами за спину. Жеребенок оглядывается на нее, не отходя от Блюхера, и тихонько покачивает головой, будто успокаивая ее.

Василий Константинович берет лошадь за узду и ведет ее среди ржания и копытного перестука в конюшню. Следом за кобылой идет жеребенок.

– Разве можно брать лошадей с сосунками? – спрашивает Блюхер командиров после того, как поставил мать с сыном в стойло и насыпал им вволю сена. – Разве ж можно, дорогие граждане командиры?

– В приказе про это не сказано.

– Гражданин министр, там только сказано, чтоб явно жеребых маток не брать.

– Если б там было запрещено, разве б мы стали? Тоже ведь не звери, а люди.

– Эх-хе-хе, – задумчиво и грустно тянет Блюхер. – Ладно, впредь имейте в виду, люди... Пойдемте к вам в штаб, посмотрим, как обстоят дела с фуражом и боеприпасами.

– Дайте мне список телефонов, – просит Блюхер, зажав телефонную трубку плечом возле уха, – надо позвонить в типографию.

– Пожалуйста, гражданин министр.

– Спасибо.

Блюхер быстро листает напечатанную на гектографе телефонную книжку штабных телефонов.

– Что такое инфористот? – удивленно спрашивает Блюхер.

– Информационно-исторический отдел, гражданин министр, – со снисходительной улыбкой объясняют Блюхеру.

– Вот в чем дело... А изопу? Что-нибудь связанное с художниками?

– Это фельдшерский изоляционный пункт.

– А что такое ВПН?

– Военный помощник начальника железной дороги.

– Ага... Ясно... – Блюхер называет номер телефона, ждет, пока ответят, и говорит: – Это Блюхер. Да, товарищ начальник телефонной станции, да, тот самый. У меня к вам просьба. Пожалуйста, переведите на русский язык все обозначения вроде инфористот, изопу, пертелстан и так далее. Научитесь уважать родной язык.

Блюхер кладет трубку на рычаг, качает головой.

– «Изопу»! В типографию я позвоню позже, давайте посмотрим, что к вам поступало в последние дни из боеприпасов.

Ему приносят пачку приказов и рапортов. Он просматривает бумаги, шевелит губами, подсчитывая что-то, гремит костяшками на счетах. То и дело ему попадаются бумаги, перечеркнутые размашистыми резолюциями. Написаны резолюции громадными, но абсолютно стертыми буквами – карандаш раскрошен, поэтому понять, что написано в самом документе, нет никакой возможности. Блюхер несколько раз смотрит на свет, чтобы разобрать написанное.

– Кто рисовал на накладной?