Михаил Любимов - И ад следовал за ним - Приключения

– Я сразу понял, что вы из полиции, – бодро прореагировал Задница, радуясь своей догадливости.

– По некоторым данным, этот человек бывает в вашем доме. Это шатен, с крупным, чуть крючковатым носом… – Далее я точно воспроизвел все тонкие описания Центра.

– Что-то не припомню такого… – Тут он просто стал вылитым Виталием Васильевичем в те минуты, когда я вытягивал из него все подоплеки кадровых перемещений на Застарелой площади и прогнозы на долгожительство Самого-Самого.

– А вы не знаете господина Смита, он тоже живет в вашем доме…

– Во всяком случае, он совершенно не похож на человека, который вам нужен…

– Извините, сэр, а чем он занимается?

– Честно говоря, я не знаю… мы не знакомы близко… – Задница несколько окаменел и насторожился.

– А француженка этажом ниже? – напирал я, как танк.

– Не знаю… Я не интересуюсь жизнью своих соседей. – Он оторвался от кресла и встал.

– Спасибо за помощь! – сказал я со скрытой ненавистью. О, этот кодекс джентльмена! О, проклятая порядочность!

Он проводил меня до дверей и с удовольствием щелкнул замком, словно по носу следопыту Алексу.

Я барахтался в океане неизвестности, никто не протягивал мне руки, не светились нигде зеленые огоньки надежды, беспредельно пусто и холодно было вокруг, ямщик, не гони лошадей, прощай, мой табор, пою в последний раз! Так разбивается вдрызг любая операция, так идут прахом все грандиозные расчеты и планы, утвержденные на Эвересте власти, – все упирается неожиданно в маленькую незначительную деталь, в гвоздик, в винтик, в шуруп.

О, Грандиозные Замыслы и Хилсмена, и Центра, крутитесь вы сейчас вокруг одной-единственной и важнейшей оси – скромного человека с ровным пробором, застывшего в раздумье на лестничной площадке! Повернись он сейчас, плюнь по неизжитой привычке на пол и выйди навсегда из подъезда, и останутся Грандиозные Замыслы витать в синем небе, как обрывки призрачных облаков, пусть даже Самый-Самый бьется о стену дурной головой, кипя от гнева и требуя немедленного воплощения в жизнь “Бемоли”.

Но Алекс не из той породы, которая при первом же киксе вешает нос и опускает руки, не зря в Монастыре ставят в пример его настойчивость и изобретательность (кто бы еще выходил на запасные встречи с агентом по одиннадцать раз, не теряя надежды? и не напрасно, ведь оказалось, что агента хватил инфаркт и он отлеживался в больнице!). На этот счет у Риммы есть простое: “Ты упрям, как осел! Сколько раз я тебе говорила, что нужно закрывать хлебницу?! И когда, наконец, ты будешь вытирать ноги? Не могу же я целый день убирать за тобою песок!” – И я твердой поступью сошел к двери распутной француженки.

Вместо измученной наркотиками и сексом гризетки с сигаретой в размалеванных губах и выпирающим из платья измятым бюстом, передо мною предстала худосочная дама в круглых очках, что придавало ей удивленный вид. Грудь же выглядела вполне пристойно и весьма сексапильно.

– Извините, мадемуазель, что нарушаю ваш покой, – начал я на своем французском, похожем на ковыляние клячи по неровным булыжникам дореволюционной Негрязки. – Не знаете ли вы, где находится мистер Смит, проживающий в этом доме?

– А разве его нет? – Голос звучал по-юному, хотя прекрасному телу уже перевалило за бальзаковский возраст. – Я видела его буквально несколько дней назад. Вам он очень нужен?

– Да… я приехал в Каир на несколько дней, у меня к нему небольшое дело…

– Ах, вы не местный… – В ее глазах мелькнуло любопытство. – И как вам нравится Каир?

– Не могу сказать, что я в восторге от него. К тому же очень мало европейцев, а это создает для меня сложности.

– Увы, но многим пришлось уехать. Все эти правительственные эксперименты пугают нас. Человек любит стабильность, а местный политический климат [34]к этому не располагает. Может быть, вы зайдете? Извините, что я в халате. – На ней были белые одежды, именуемые галабеей, в которых ходит пол-Каира, особенно эффектно они выглядят на толстозадых мужчинах, катящих на велосипедах; в этом случае концы халата связываются на животе, придавая нижней части особо выразительные формы.

Вороной жеребец помахал надушенным хвостом (“взгляд твоих черных очей…”) и ступил золотыми копытцами в покои. На секретере стояли пишущая машинка с грудой чистой бумаги и тарелка с надкусанным кексом. Интеллектуалка Матильда тут же плеснула мне кофе из журчащего агрегата и удивленно (удивление, как улыбка Чеширского кота, не сходило у нее с лица) уселась напротив меня на соблазнительную кушетку из серии рекамье (по фамилии разнузданной мадам, которую обожал один из Людовиков). В воздухе вдруг забродили вредные флюиды, которые словно мухи забивали мне рот, лишь только я собирался сверкнуть фейерверком своих проверенных шуток.