Василий Ардаматский - Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов (Рисунки А. Лурье)

«Все-таки мы страшны им! И страшны тем, что у каждого из пас была там, на родине, своя жизнь, свое счастье, а от этого человека так просто не оторвать. Мы и сейчас, когда кажется, что нет ничего светлого впереди, всей душой, всеми мыслями ~~ в той, нашей, жизни, и, пока мы живы, не умрет наша ненависть к тем, кто отнял у нас счастье. Значит, главное теперь — не растерять любви к той далекой и такой близкой жизни. Тогда какую бы бесчеловечную муку ни придумали для нас эти. безжалостные палачи, мы не покоримся…»

Это еще не был лагерь «Зеро». До него Баранникову почти год жить здесь, в лагере, под названием «Schlucht- haus», что означает «дом в овраге» ИЛИ «овражий дом».

Лагерь как лагерь. Таких на территории Германии были десятки. Шесть приземистых бараков-блоков. Один из них именуется госпиталем. Для поверок и экзекуций — аппельплац. Беленькие домики комендатуры, охраны и канцелярии. Высокий забор из наполненной током колючки. По углам лагерной территории, как глазастые сторожавеликаны, — вышки с прожекторами.

За восточной окраиной лагеря темнел, уходя в глубь леса, глубокий овраг. Он заменял дорогостоящий и слишком приметный крематорий. По ночам в овраг сбрасывали трупы, и потом бульдозеры заваливали их землей. Со стороны лагеря овраг становился все мельче и уже.

Баранников попал во второй блок, в котором большинство узников были советские люди. Жили здесь и поляки, чехи, французы, бельгийцы, югославы — в большинстве своем военнопленные. Но были и такие, которых, как Баранникова, подхватила и занесла сюда военная буря.

На первом этаже нар, где получил место Баранников, его соседом справа оказался штурман сбитого над Германией бомбардировщика Александр Грушко. Было ему лет тридцать, не больше, но в его черных, отросших после машинки волосах уже появился стальной отлив седины. По ночам он страшно скрипел зубами и метался, точно в горячке. Видно, нелегко давалась неволя человеку, привыкшему к безграничному простору неба.

— Тут, брат, механика простая, — говорил он Баранникову. — Либо ты сволочью станешь, либо — овраг.

— Выходит, все тут в бараке сволочи? — спросил Баранников.

Черные цыганские глаза Грушко сузились:

— Счет сволочам идет здесь каждый день… — Он показал на проходившего мимо них капо, которого все звали «Пан з Варшавы». — Был, говорят, учителем, детишек воспитывал, а теперь совесть продал за повязку на рукаве…

На третий день после того, как Баранникова привезли в лагерь, к нему подошел коренастый, крупноголовый мужчина лет сорока пяти. Они познакомились.

— Меня зовут Алексей, — сказал коренастый. — Мы тут имеем свое советское землячество. Просто чтобы держаться друг к другу поближе. Так что ты не падай духом… — улыбнулся он.

— Я не из боязливых, — смотря ему в глаза, сказал Баранников.

— Вот и хорошо. Если какая забота, обращайся. Мое место сразу возле двери, справа.

Жизнь в лагере шла своим чередом. В предрассветной мгле — утренняя поверка на аппельплаце, торопливый завтрак из куска хлеба с бурдой, именуемой «кофе», и — скорый марш на работы. Вечером — возвращение в лагерь. Снова поверка, ужин-полкотелка вонючего жидкого супа, и люди, похожие на серые качающиеся тени, разбредаются по баракам. Шесть часов сна, и все начинается сначала. И так день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем.

Питание рассчитано только на поддержание в человеке тусклого тления жизни. А работа изнурительная. Потерял силы, не можешь работать, идти — пристрелят на месте. Заболел — отправят в так называемый «Госпиталь», а оттуда одна дорога — в овраг. Малейшее сопротивление лагерным порядкам — тюремный бункер и тот же овраг.

Недолгий срок нужен был Баранникову, чтобы понять, что его здесь ждет, но, вспоминая слова Грушко, он не выбирал между предательством и смертью, он выбрал третий путь — борьбу.

Как-то вечером после поверки он заговорил с Грушко:

— Значит, по-твоему, либо стать сволочью, либо смерть?

Грушко лежал навзничь и остановившимся взглядом смотрел в корявые доски нар второго этажа. Он молчал, и Баранников продолжал:

— А если не стать сволочью, и не умереть, а быть умнее и хитрее наших палачей?

— Ну и что? — хрипло спросил Грушко.*- Два раза ты перехитришь их, а потом какой-то негодяй продаст тебя за полбуханки хлеба… — Он схватил Баранникова за руку и сильно стиснул ее.

Баранников оглянулся — в дверях показался Пан з Варшавы. Когда капо прошел мимо них в глубь блока, Грушко повернулся к Баранникову.