Георгий Брянцев: Следы на снегу (Художник М. Рудаков)

Сдав пойманного диверсанта на руки специальному конвою, майор Шелестов и лейтенант Петренко возвращались в Якутск.

В «газике», обитом фанерой и обтянутом брезентом, было, конечно, теплее, чем снаружи.

За рулем сидел Шелестов.

— Вот как оно бывает в жизни, дорогой товарищ Грицько, — проговорил он, уже в который раз вспоминая все детали ночи с пятницы на субботу. — А ведь я, слава богу, не новичок, не первый год работаю и не первый раз встречаюсь с глазу на глаз с врагами. Правильно, оказывается, говорит пословица: «Век живи, век учись».

— Да… — протянул Петренко. — А я вот сейчас думаю, как бы поступил я на вашем месте. Я бы…

— Тут нечего и думать, — прервал его Шелестов. — Надо было, убедившись, что это Гарри (а я был убежден в этом), наставить ему в лоб пистолет прямо в коридоре, и делу конец. Без всяких церемоний.

— Пожалуй, верно, — согласился Петренко и добавил: — И идти нам надо было вдвоем. Тут бы он ничего не придумал и даже не попытался бы.

— Тоже правильно, — заметил Шелестов.

— Ваше счастье, — заговорил опять Петренко, — что он ограничился только этими двумя ударами. Хорошо, что он не воспользовался ножом. Ведь могло быть хуже.

— Хуже некуда, — крутнул головой Шелестов. — Я еще никогда за свою жизнь не попадал в такой просак. Подумать только, как можно опростоволоситься. Буду докладывать полковнику, так он еще, чего доброго, не поверит.

Петренко усмехнулся.

— А к чему такая щепетильная честность?

— Что, что? — спросил майор и покосил глазами на лейтенанта.

Тот продолжил свою мысль:

— По-моему, не обязательно докладывать полковнику все детали. Важно что? Важно то, что приказ его выполнен, и Гарри пойман. Я бы на вашем месте… — и Петренко умолк, почувствовав на себе твердый взгляд суровых глаз майора.

— Вы что это, серьезно? — холодно спросил Шелестов и даже сбавил ход машины, которая уже достигла перевала.

Петренко смутился и не сразу ответил. Он не видел ничего порочного в том, что сказал. Ему очень не хотелось, чтобы майор Шелестов, которого он полюбил, с которого брал пример, у которого учился, как стать настоящим разведчиком, получил из-за своей откровенности какую-нибудь неприятность. Но врать было противно натуре лейтенанта, а потому он ответил:

— Конечно, серьезно, Роман Лукич. Что вы находите в этом плохого? Дело-то от этого уже не пострадает!

Шелестов выдержал паузу, о чем-то раздумывая, и сказал:

— Так вот что, товарищ лейтенант. Запомните: если мне будут предлагать вас в подчиненные, я откажусь. И знаете почему?

Петренко вспыхнул.

— Знаю, товарищ майор. Простите меня. Я ведь от чистого сердца. Я по-дружески предложил. Я никогда в жизни никого не обманывал. Верите?

— Хочется верить, — ответил Шелестов. — И не желал бы в вас разочаровываться. В любом деле, а в нашем особенно, ложь недопустима. Как мне ни неприятно, но я честно расскажу и полковнику Грохотову и всем товарищам о своей ошибке. Моя ошибка послужит уроком для остальных. А кто таит и прячет от коллектива свои ошибки, тот рано или поздно не удержится и от прямого обмана. Поняли?

— Прекрасно понял.

— И еще запомните: прежде всего долг, а потом уже все… и дружба.

— Согласен, товарищ майор.

— На словах согласны, а в душе?

— Тоже, Роман Лукич.

— Хорошо, — одобрил майор, и глаза его потеплели. — Теперь я не откажусь от вас, товарищ Грицько. И мы вместе еще не одного врага выловим…

Преодолев перевал, «газик» на тормозах стал спускаться вниз по врезающейся в таежный массив автомагистрали.