Арсений Малинский - Линия перемены дат

Откровенно улыбаясь, Кондаков смотрел в широкое, крепкоскулое с черными густыми бровями лицо сержанта. Тот, в свою очередь, внимательно изучал лицо друга.

— Вот что, Кузьма, — неожиданно, впервые по имени назвал его Волощук, — меня отпустили к тебе по делу. Вернее, по трем делам. Первое — узнать, как ты себя чувствуешь и что тебе надо сейчас, второе — передать письмо от одного человека, — сержант состроил притворно-недоумевающую физиономию и пожал плечами. А глаза смеялись.

— До чего же ты хороший парень, сержант! Наверное, здорово любили тебя хлопцы на батарее! — услышав о письме, улыбнулся Кондаков. — Где письмо?

Как и полагается серьезному, положительному человеку, сержант не спеша отвернул полу халата, полез в карман и извлек сложенный вдвое, чуть измятый конверт.

— И третье, — словно не замечая нетерпения друга, продолжал Волощук. — Здесь есть один человек. Кое о чем хочет тебя спросить с глазу на глаз. Это надо, Кузьма, — убеждающе проговорил сержант. — Надо для нас и для тебя. Надо найти. Не можем же мы терпеть. Непорядок-то был на нашем с тобой участке. Ты уж постарайся, соберись с мыслями. — Он поднялся.

— Ну, прощай, я пошел. Нам на двоих времени дали 20 минут. Я уже отнял у дела пять минут. Рад, у тебя все хорошо. Выздоравливай. На неделе зайду еще.

У двери сержант обернулся.

— Да, забыл сказать.

Сторож получил взыскание.

— Какой сторож?

— Да тот дед, к которому ты заходил.

— А-а, — несмотря на боль, рассмеялся Кондаков, вспомнив напуганное, заспанное лицо деда с автобазы. — Я же ему говорил!

Уже знакомый Кондакову молодой человек в халате с кожаной папкой в руке подошел к койке.

— Давайте познакомимся. Я старший лейтенант Феоктистов, следователь. Мне сообщили врачи, что вы не возражаете против короткого разговора. Они — тоже. Просили вас не волновать. Давайте по-деловому. — Он раскрыл папку и начал делать записи. — Все ваши данные я знаю уже. Первый вопрос: сколько их было?

— Один.

— Знакомый?

— Нет.

— Где вы встретились?

— На самом дальнем углу поселка, у аптеки.

— Почему пошли за ним?

— Мне показалось странным, что у него вся спина была мокрой от дождя, а перед почти сухой. Дул сильный ветер, и дождь шел косой. Так измокнуть можно, если, выйдя откуда-то, идешь все время в одном направлении, спиной к ветру. А там нет построек и жилья…

Феоктистов с нескрываемым интересом посмотрел на юношу. Вот перед ним лежит тяжелобольной простой заводской парень с обычным лицом. Мимо такого пройдешь и не вспомнишь потом: кого ты видел. А ведь какую тонкую наблюдательность и недюжинный природный ум нужно иметь, чтобы так быстро схватить такую незаметную для любого постороннего человека деталь! Их, следователей, четыре года специально учили этому. А тех, кто приходит из-за океана? О, тех учат… нет, скорее дрессируют уж никак не меньше. И вот, поди ж ты.

Черные глаза бригадмильца неотступно следили за следователем.

— Запишите еще, товарищ старший лейтенант. На сапогах этого человека я заметил несколько прилипших сухих травинок.

— Молодец, — не удержался Феоктистов.

— Погодите хвалить, товарищ старший лейтенант, — слабо улыбнулся Кузьма. — Ведь он меня обманул.

— Как он был одет? Опишем подробно.

Описав наружность этого спутника бригадмильца, Феоктистов, с тревогой глядя в побледневшее, постаревшее от напряжения лицо парня, решил задать последний вопрос:

— Скажите, товарищ Кондаков, видел он у вас нарукавную повязку бригадмильца?

— Нет, — уверенно ответил юноша и откинулся на подушку.

Старший лейтенант Феоктистов осторожно пожал руку Кондакова. Тот ответил слабым движением пальцев.

Звенело в ушах. Издалека Кондаков услышал, как чей-то басовитый голос выговаривал:

— Слуга покорный. Больше таких экспериментов я не допущу.

Юношу охватила тревога. Чем сильнее давила тупая тяжесть на затылок, тем отчетливее перед глазами вставала широкая полоса света от фар автомашины, алюминиевые капли дождя в ней и короткий взгляд незнакомца, брошенный на него. Не в лицо, а на одежду. А ведь он стоял левой стороной тела к свету! И на левой руке была повязка. И он не сказал об этом следователю! А ведь его человек в ватнике ударил почти тотчас же после этого короткого взгляда. Значит, устранял не его, Кузьму Кондакова, а бригадмильца, стража общественного порядка. Значит, враг. А он не сказал об этом!

Юноша громко застонал.

В комнату вбежала встревоженная женщина в белом халате.